Провинциальная история

А теперь… обиды не было. Да и с чего ей обижаться, когда Мишанька всецело прав? Она не то чтобы нищенка, но родители Аглаины были бедны. Помнится, жили вовсе в землянке, и когда дар проснулся, то очень обрадовались. Сами к поселковой ведьме отвели.

И Аглая помнит, как маменька волновалась.

Нарядила её.

Волосы вычесала. Косы заплела. И все терла, терла лицо подолом поневы, пока щеки не закраснели.

…сколько им заплатили? И хватило ли этих денег, чтобы дом новый справить? А может, отец землицы прикупил? И новую корову… надо бы спросить.

— Вымыли, приодели, но как была неблагодарной тварью… — Мишанькин голос сорвался на шипение. — …так и осталась! Ничего, я найду на тебя управу… слышишь меня? Ты меня слышишь?! Ведьма!

Наверное, стоило бы помолчать, но что-то внутри Аглаи молчать устало.

Или она вправду была ведьмою?

Она просто обернулась и сказала спокойно:

— Сам такой…

…и даже не удивилась, когда вся сила, собравшаяся в доме, вновь пришла в движение. Это было по-своему красиво. Вот только Аглая спешила.

Она была нужна в другом месте.

Очень нужна.

 

Когда потом, позже, её-таки отыскала Марьяна Францевна, то лишь покачала головою. Аглая сидела подле шкафа и нежно гладила пальцем лобастую голову кошки. Кошка приоткрыла глаз. И закрыла.

— Они такие маленькие! — сказала Аглая отчего-то шепотом.

Под кошкиным брюхом ползали и толкались крохотные детеныши. Они успели обсохнуть, но все еще были слабы.

— Детонька… — Марьяна Францевна запнулась, не зная, как правильно преподносить подобные известия. И пускай жизненный опыт её был велик и даже обширен, но все же не случалось с ней прежде подобного. Однако Марьяна Францевна все ж была ведьмою.

И потому сделала глубокий вдох и сказала:

— Может, коль ты уже остыла, то супруга назад повернешь?

— Куда назад? — уточнила Аглая, подхватив пищащий комок, который все норовил уползти из-под теплого материнского бока.

— В тело.

— В чье?

— В его… а то ведь, понимаешь, оно, конечно, Гурцеев дочку хотел, но что-то подсказывает мне, что обыкновенным… так сказать… для людей образом.

Аглая лишь моргнула…

 

…Стася уже успела понять, что волшебство местное просто творится, без искр, молний и прочих спецэффектов. Она ощутила, как что-то вокруг колыхнулось, будто пришло в движение невидимое море. Нахлынуло. Схлынуло.

И князь, стоявший рядом, поскреб свою руку, жалуясь:

— Чешется…

А потом раздался тонкий женский визг…

…после уж, когда разобрались, откуда взялась эта вот голосящая девица в мужском платье, Стася дала себе зарок со словами обходиться аккуратнее.

Мало ли…

— Это… это она… — девица сипела сорванным голосом, ибо визжала она громко, долго и вдохновенно. Честно говоря, Стася даже понимала её.

Где-то.

И сочувствовала, чисто по-человечески. Живешь ты себе княжичем, а потом раз и уже не княжич даже… девица в это поверить отказывалась и то и дело щупала себя за грудь.

Хорошую грудь.

Выдающуюся.

Такая сама собою не исчезнет, вон, распирает и рубаху, и камзол, который расстегнуть пришлось на пару пуговок.

— Выпей, дорогая, — Эльжбета Витольдовна сунула в руки девицы флягу, которую та осушила в два глотка. А после глаза закатились, и девица тихо сползла на диванчик, на котором сидела. Верховная же ведьма, флягу пустую вытащив, головой покачала. — Так оно сподручнее будет…

В гостиной, куда девицу пришлось увести, воцарилось молчание.

Все смотрели на Стасю, будто это она виновата. А она… она не виновата! И вообще понятия не имеет, что делать. В ее старом, нормальном мире, конечно, случалось людям менять пол, но вот… во-первых, с собственного согласия, а во-вторых, не так стремительно. И что-то подсказывало, что вернуть несчастному княжичу — или уже княжне? — прежнее его обличье будет не так и просто.

— Надо бы в Канопень кого послать… — задумчиво произнесла Верховная ведьма. — За успокоительным… а то ведь мало того, что девица, так еще и одаренная.

Второй княжич притих, верно, впечатленный донельзя.

Запястье накрыл ладонью.

— Успокоительное — это хорошо, но… — Марьяна Францевна поднялась. — Стоит с Аглаюшкой поговорить, авось и…

Она махнула рукой, сама признавая, что шансов на успешный исход дела немного.

И не ошиблась.

Когда Марьяна Францевна вернулась с Аглаей, та выглядела задумчивою и даже счастливой.

— Там котики родились! — сказала она Стасе и улыбнулась донельзя светло. — Четверо! И такие крохотные, просто прелесть…

И в ладоши хлопнула.

От избытка эмоций.

— Котики — дело хорошее, — осторожно заметил Евдоким Афанасьевич, глядя на ведьму едва ли не с отеческою гордостью, — однако… вы бы не могли, милая, вернуть вашему мужу прежнее, богами данное тело?

Тогда-то Аглая и обратила внимание на спящую княжну.

Надобно сказать, что спала та уже совсем спокойно, мирно даже и во сне улыбалась, а то и губами шевелила, на которых лопались мелкие пузырики.

— Это… — Аглая ощутимо побелела. — Это… Мишанька? Но… но… я… я не знаю!

— Тише, — Стася приобняла девочку за плечи. — Дыши глубже…

…а то мало ли, вдруг на нервах еще кого во что-нибудь да превратит.

— Это… я не хотела! Оно само!