Провинциальная история

— Была. Родилась… дар рано появился. Но ее любили все, и даже моя бестолковая супруга. И Ладушка купалась в этой любви, отражая ее, делясь щедро. Я не знаю, кто и когда первый понял, кто и когда написал им, но однажды в моем доме появилась взрослая ведьма. Мне бы выставить ее, но… я был магом. Древнего рода. Хорошего воспитания. Да и женщина показалась мне разумной. Они, старшие, и вправду учатся пользоваться даром. Береника сперва просто вошла, попросила взглянуть на мою Ладочку… я позволил. После… как-то вышло так, что она поселилась в доме. И стала подругой моей жены, сумев успокоить ее, примирить нас обоих. Она была везде… с нею, с Ладой. Со мной опять же. Мы, помнится, вели долгие беседы, обсуждая вещи, которые ни с кем иным обсудить у меня не получалось. И я, как дурак, радовался, что нашел человека… своего человека. Нет, я любил супругу по-прежнему, но…

Евдоким Афанасьевич взмахнул рукой, и на жест этот дом отозвался звоном стекол.

— Береника постепенно убеждала нас отпустить Ладу. Рассказывала о школе, о возможностях, о том, что, конечно, будет учить, но… это ведь не то. И дружить Ладе не с кем, ибо весьма скоро люди поймут, кто она, и тогда подруг не останется.

— Вы поверили?

Евдоким Афанасьевич вздохнул.

— Сложно было не верить. Да и случилось… мелкие такие происшествия, на которые в ином случае никто бы и внимания не обратил. То кухарка вдруг обварилась, по собственной, между прочим, глупости, но заговорили, что будто бы это ее Ладушка прокляла, то девка сенная споткнулась в потьмах да с лестницы свалилась. И еще такое же, обыкновенное, ведь в каждом доме, где люди живут, происходят всякие мелкие неприятности. Или не мелкие. Но тут вдруг заговорили, что это все Ладушка, зашептались за спиною, и подруженьки ее обычные вдруг да исчезли, а те, которые остались, переменились, сделались с родительского слова угодливы, чем раздражали несказанно. Я и подумал, что, возможно, права Береника, умная женщина, которая так искренне Ладушке сочувствовала, утешала. Что… это же не разлука. То есть разлука, но… я всегда могу приехать навестить. И супруга моя вовсе жить там станет, при школе. Береника рассказывала о ней так, что Ладушка сама захотела поехать. И я не смог отказать.

Евдоким Афанасьевич коснулся прозрачной ладонью кошачьего хребта, но ни шерстинки не шелохнулось. Правда, кот все одно глаза приоткрыл. И закрыл.

— Она вас обманула?

— Нет. В том и дело, что нет… я навещал Ладушку. И эта школа… долина близ Китежа, вроде бы и наособицу, и рядом со столицей, куда девочек вывозили, что в сады государевы, что на ярмарку, что еще на какие развлечения. Сама долина зачарована, без приглашения попасть туда невозможно, но приглашение у меня имелось. В остальном… дом. Дома. Люди. Ведьмы, конечно, и те, что старшие, уже успевшие повидать всякого, а потому к прочим настороженные, что вот такие, навроде Ладушки моей, молодые и веселые. Жили при школе и обыкновенные люди, навроде моей супруги. Правда, позже она в Китеж перебралась, решивши, что не станет присутствием своим мешать учебе. Ладушка не возражала. Она и письма-то писала мне если не каждый день, то через один точно. Рассказывала и об учебе, что рассказать было можно, и о подругах.

Кот стек на кресло, потревоживши Евдокима Афанасьевича, и потерся о подлокотник, выпрашивая ласки.

— Уже тогда, в письмах, меня кое-что насторожило. Она говорила об учебе, но… о том, что учили их танцам. Или вот живописи. Тому, как держать себя в обществе, как принимать гостей, как дом вести. С одной стороны, конечно, умения преполезные для любой женщины благородного сословия…

…Стася мысленно вздохнула: похоже, женщины благородного сословия из нее не выйдет.

— …геральдика… история государства, правда, в весьма сомнительном урезанном виде. Арифметика, но вновь же, весьма и весьма краткая, поскольку, как выразилась Ладушка, иная им не нужна. К чему им высшая наука, когда, для понимания книг расходных, довольно и малости? Это она мне так сказала и попросила помочь. Она… ей всегда-то была интересна магия, с малых лет. Я помню, как она сидела у меня в лаборатории, тихонечко, даже дышать опасалась, чтобы не осерчал… будто я мог осерчать на нее… и я рассказывал. О простом. Сперва. Потом… она задавала в письмах вопросы, я отвечал. После отправил книги. И снова… и еще. Ее вопросы становились сложнее, интересней, и порой мне приходилось много думать, искать, прежде чем я находил ответ.

Что-то подсказывало, что этакое нарушение установленной программы ведьмам не пришлось по нраву.

— В какой-то момент я вдруг понял, что делать ей в этой школе больше нечего. И не только я. Сама Ладушка тоже пришла к такому же выводу. Однажды она мне написала, что хочет уехать. Просила, чтобы я прибыл…

— И вы…

— Прибыл, само собою. Однако… — лицо Евдокима Афанасьевича исказила болезненная гримаса. — Я не смог войти в долину.

И почему это не удивило Стасю.