Провинциальный фотограф

Ближе к концу пути ему пришлось обнять ее за талию и держаться за веревку только одной рукой – Марта совсем ослабла, ноги у нее дрожали, словно она вот-вот потеряет сознание.

– Все, – наконец ступив на каменистую почву, облегченно выдохнул фотограф. – А я назад.

– Куда? – женщина с неожиданной силой вцепилась в него. – Не пущу! Хотите оставить меня одну? Я встану на колени, только на уходите! Умоляю!

– Пустите! – он с трудом оторвал ее руки и опять пошел через пропасть. Закусив от ужаса пальцы, Марта наблюдала, как Владимир, преодолев мостик, начал отвязывать от столба спасительную веревку.

Ломая ногти и до крови обдирая пальцы, он торопливо распутывал узлы. Сейчас бы передохнуть, но нет возможности – с минуты на минуту здесь появится банда Орлича.

Привязав веревку к одной из слег мостика, Кривцов лег на настил и пополз обратно. Успеть, только бы успеть, пока еще не слышен гулкий топот копыт чужих коней. Сколько у него прибавится седых волос за эти сутки, сколько лет жизни разменял он за последние, полные нечеловеческого напряжения, часы? Но надо успеть, чтобы не кончить жизнь в страшных мучениях и выполнить поручение. Ведь и он и Марта рискуют не ради собственного удовольствия или наград, а для того, чтобы молох войны не получил новых жертв. Ну, где же долгожданные камни, когда же кончатся жуткая тряска и раскачивание над пропастью?

Внезапно он почувствовал, как его схватили за ворот пиджака и тянут, помогая преодолеть последние вершки настила. Владимир рванулся вперед и, свалив втянувшую его на камни Марту, тут же вскочил, кинувшись к второму столбу. Уже не думая, что выдаст преследователям свое местоположение, он выстрелил в узел веревки и схватил ее свободный конец, пропустил его через кольцо в седле гнедого.

– Погоняй! – схватившись за веревку, крикнул он женщине и та, сразу поняв, схватила коня под уздцы и потянула его за собой.

Налегая на веревку до темноты в глазах, фотограф молил всех святых, чтобы она вдруг не лопнула: тогда зря все старания. Мостик не поджечь, не разобрать, его можно только сдернуть. Ну, гнедой, не подведи!

И тут раздался треск ломающегося дерева. Веревка разом ослабла и Кривцов упал. Ладони, обожгло, хлестнуло по лицу и ногам. Веревка, как живая, мелькнула в воздухе и исчезла.

«Спасены», – понял Владимир.

Поднявшись, он, пошатываясь, подошел к краю пропасти. Там, где только что висел мостик, торчали обломки слег, на которых чудом удержалась часть настила.

Гнедой призывно ржал и бил копытом. Опираясь на плечо Марты, фотограф доплелся до коня, тяжело взобрался в седло. Помог женщине сесть и шагом поехал по тропе.

Вскоре сзади послышались крики и выстрелы – бандиты обнаружили разрушенный мостик и бесновались, поняв, что добыча ускользнула.

– Я тебя убью! – громко разнеслось над притихшими горами. – Слышишь? Я тебя убью!

Узнав голос Орлича, Кривцов только досадливо дернул плечом и усмехнулся: пусть себе кричит! Сейчас важнее уйти подальше в лес и хоть немного отдохнуть…

* * *

Весь день Владимир не давал отдыха ни себе, ни Марте, ни гнедому; он торопился, стараясь как можно дальше убраться от страшной пропасти и сбить со следа возможную погоню. Орлич патологически жесток и одержим манией величия, считая себя хозяином гор. Возможно, в этом есть определенная доля истины, если судить по тому, насколько многочисленна его банда и как чудовищно он расправлялся с непокорными – Кривцов подозревал, что на страшном кресте в лесу был распят несчастный хозяин той усадьбы, где они ночевали. Конечно, нельзя утверждать такое со всей определенностью, но все же…

Теперь, если банда их разыщет, Орлич уже не станет разыгрывать из себя благородного повстанца и пускаться в рассуждения. Кто может знать, не приказал ли он рубить деревья и налаживать новый мост через ущелье? Или, зная местность, послал верховых в обход, надеясь перехватить беглецов в другом месте, чтобы свершить над ними расправу?

Изредка устраивая короткие привалы, фотограф гнал коня по тропинкам. К вечеру удалось одолеть перевал и дорога пошла под гору. Заночевали в ельнике, подстелив наломанных еловых лап и страдая от голодных спазмов в желудке. А поутру, как только занялась заря, снова тронулись в путь. Гнедой все чаще начал переходить на шаг, а то и совсем останавливался. Тогда Владимир соскакивал с седла и вел его в поводу, невесело размышляя, что делать, если не встретится жилье человека? Долго ли они смогут бродить по горам и лесам, не имея провизии и теплой одежды, не зная отдыха и теряя золотое время? Ведь Марту ждут, ждут добытых ей сведений, а они плутают, оказавшись в неведомой глуши. Что здесь толку от спрятанных под стельками крупных купюр и утаенного от бандитов мешочка с золотом? Ни деньги, ни золото не накормят, не обогреют и не укажут дороги, если их не отдать в руки человека.

К вечеру, когда они, миновав очередной поворот петлявший между скал тропы, начали спускаться в долину, Марта неожиданно вскрикнула, показывая вниз:

– Дома! Люди!