Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Почему закрывались, когда жители те же? Похоже на обвал автобусного сообщения по Латвии, машин стало много. Раньше с выпивкой в магазинах было скудно, а наценка в общепите небольшая, вот и пили на людях. Потом появились круглосуточные лавки, распивочные просели – контингент выбирал дешевле. Затем ночную торговлю ограничили, но уже как-то привыкли к индивидуализму, да и наценки выросли. Другие цены, другие доходы, другая структура выпивающих. Общество расслоилось, в рестораны ходят другие люди, поколения сменяются и т. п. Не только распивочные, кафе тоже. На краю Авоту возле Мариинской было славное место. Небольшое, узкое, кофе, булочки. К концу 80-х годы стали тощими, в нем остались только кофе и спирт «Ройяль», закрылось. Потом там поселились какие-то ткани, теперь aromstudija: Ich weiß nicht, was das ist. Какая-то гламурно-косметическая приблуда экологического толка.

На углу Авоту и Матиса был «Гайлитис», «Петушок». Дом чуть вглубь квартала, его угол закругленный: кафе этаким бумерангом, два зала, со стороны каждой из улиц. Первый от входа зал вечером обычно не работал, там и свет не включали, входишь почти в темноту. Холодно, пусто, скупой свет вдали, хорошо. Не знаю, работало ли после СССР, в октябре 90-го у них взорвалась кофеварка, кофеварочный агрегат: выбило окна в сторону Авоту. То ли отремонтировали и перезапустили, то ли было уже не до этого. Сейчас в нем сетевая mega. Тут все магазины небольшие, супермаркет не встроить.

Ничего из этого не значит ничего особенного и выводов не ждет. Не предполагается, что объявится лирическое чудо или выстроится мораль на тему места, времени и человеческих сроков. Абзацы как прозрачные головастики, что-нибудь из них вылупится. Или нет. Пока они возникают и появляются, оказываются рядом. Их дела между собой не склеены, один из другого не следует, почти. Но раз уж оказались рядом, то начнут развешивать связи между собой. Их что-то приводит сюда, не я – я тут всю жизнь хожу. И не местность же вырабатывает этот список, с ней ничего не происходит. Такая последовательность ее историй ранее не возникала, но не ощущаю ни цели, ни желания, которые бы ее выстраивали. Разве что желание понять, что это все такое, здесь. Но какого ж рода понимание: тут все есть как есть, что к этому можно добавить?

Еще улица отличается от прочих рижских тем, что почти в каждом квартале есть дом, который отступает в глубину метра на два, тротуар там ненадолго шире. Возможно, потому, что с одной стороны улицы тротуары слишком узкие – левой, если от центра. Обычно это большой и длинный дом. В квартале за Марияс есть по каждой стороне, в одном случае отступ даже отступает от отступа – улица там резко поворачивает, дома в него так вписывались. Отступа нет только в квартале, где исходная распивочная. Здесь, по ее стороне, дома в середине одно-двухэтажные, чего их двигать.

Два дома с отступом есть в квартале, где поликлиника, а между ними – где заросшие плющом ворота – гугл-карта предъявляет улицу, которая идет вглубь и заворачивает направо, к Стабу. Ее, собственно, нет, а на карте выставлена действующей. Вообще, улица, немотивированно уходящая вглубь квартала, есть неподалеку: за Авоту в сторону железной дороги, между Стабу и Гертрудинской, этакая кривоколенная. Админю – не админская, администраторская, а кожевенная, от āda, кожа. Недавно там еще была небольшая промышленность, меховая фабрика «Электра», кроличьи шапки и т. п. В XIX улица была Угловой, Stūru iela, Winkelstrasse, в списке улиц 60-х XIX уже Gerberstrasse, Кожевенная, Ādģēru. С 20-х XX Ādmiņu – те же кожи, реформированный вариант слова. Мало того что кривоколенная, у нее еще и петля сбоку посередине, под тем же именем. Впрочем, петля за забором, внутри двора. Что ли, следы древней путаной застройки.

В том же, где ворота и плющ, квартале длинный дом со стороны Гертрудинской во дворе стоит так, будто начинается улица, параллельная Авоту, он как бы фасадом во двор. Или не улица, но предполагалось более сложное устройство квартала, нежели получилось. Район Авоту исходно был предместьем, можно было строить только деревянные дома – чтоб сжечь при наступлении врага. Последний раз жгли в 1812-м, при военном губернаторе Иване Николаиче Эссене, отчасти сдуру: Макдональд тогда на город конкретно не шел, да и позже не пошел. После войны пожарища стали вписывать в сетку городских улиц, – это уже генерал-губернатор Filippo (Филипп Осипович) Паулуччи (наличествует в Военной галерее Зимнего, Дж. Доу; Н. И. Эссен тоже там). Paulucci и уличное освещение устроил, и ввел нумерацию домов, и распорядился устроить городской парк, Верманский (был, похоже, через ё, Wöhrmannscher). Даже оборудовал обсерваторию в замке, в башне Святого Духа, в 1817-м. Все это легко отыскать, только это не обще-обиходные сведения, не то, чему здесь учили и учат в школе или где-нибудь еще. Ну и эта история не справочник-учебник, а действие частное и однократное.

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза