Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Ну а в исходном баре-распивочной стойка, на полках неведомые напитки – где их берут, в алкостоке наискосок через улицу таких нет – не сравнивал, но там стандартный расклад, а здесь нетипичные этикетки, с двух метров не распознать. Конечно, разнообразных градусов. Водка и вовсе непонятная, спросил, что получше, ответили, какую берут обычно (причем белорусской нет, а окраины предпочитают ее). Ценники не как в большей части центра – а это все же центр – не на 50 г, а на 100, так что в первый раз окажется в два раза дешевле против ожиданий. Тут все как-то так, будто само выросло. Удовлетворяются нужды не только питья и общения, а и какого-то общего функционирования. Локальной остановки, приостановки чего-нибудь всего. Никто тут, поди, не замечает ни обстановки, ни еще чего-то. Орешки в блюдце (объемное, розетка, небольшое), они всегда. Мелкие сухарики в таком же блюдце, то и другое затянуты пленкой. На третий раз я тоже не стану это замечать. Ну а в седьмой раз уже и не зайду – не потому, что не нравится. Нелогично часто оказываться в заведении, с чего бы. Живу я не здесь, и выйдет, что захожу не по жизни, а с некой специальной целью. В их жизнь мне не включиться, зачем. В основном тут пьют пиво – чтобы посидеть дольше.

Бар выглядит местом для совсем своих. На свете так еще бывает. В 2019-м на Рождество мы с R. поехали в Вену. Закономерно мало что работает, знакомые локалы закрыты. Однажды отыскали еду в переулке Леопольдштадта. Вино налили, шницель пожарили, а господа и дамы пьют и болтают. Все друг с другом знакомы. Заходят, пересаживаются. Выходят по делам, в магазин, возвращаются с пакетами, пьют дальше. Приходят с цветами, куда-то дальше пойдут. Не так даже, что заходят сюда по необходимости, а функционируют с участием этой точки, привязывают день к локалу. Посредник он между домом и городом. Когда в городе народа мало (каникулы же были), то это заметнее.

Вот и на Авоту когда зашел в четвертый раз, то увидел тех же. Они меняются, не все сразу, но там человек 10 постоянных, не меньше. Впрочем, что за четыре раза разглядишь, да и нет цели их исследовать. Они в определенном симбиозе и друг с другом, и с заведением. Как-то место для своих выживает – причем дешевое по выпивке. Может, не аренда, а хозяйское помещение. Само собой, пиво пьют не из бокалов, а из кружек. А в Вене на Рождество почти ничего не происходило, ни в театре an der Wien, ни в Музикферайне; пошли на Die Csárdásfürstin в Фольксоперу, та 30 декабря уже заработала. Там почти так же: парадные господа и дамы, очень старые, почти торжественно пришли. Костюмы, белые рубашки – даже сорочки; галстуки, вечерние платья, не новые, но не обноски. Ритуальность, естественная, соблюдаемая машинальность.


Все слоится, а когда слоится, то слои же зацепляются. Не накрепко, почти условно, ситуационно. А почему упомянуты рядом, что их свело? Они из разных историй, а теперь – в этой. Все они – и прошлые, и заведомо чужие здесь, как Csárdásfürstin – живут где-то у себя, но коснешься любого слоя, и начнут появляться тамошние персонажи, столетней давности стеклодувы и дубильщики – существуют же они где-то там, но уже и здесь, раз тут о них. Чего пришли, чего хотят?

Пока все ровно, не двигается. Откуда бы у них здесь общие дела. Слои не взаимодействуют, не имеют к тому оснований, зацепляются за соседа в порядке перечисления. Из одного в другое переходишь с тихим щелчком; в рутине, не предполагающей намерений. Вышел из одного, зашел в следующий, где тот же дом или слово означает уже немного другое. Всплывают в свой черед, будто их откуда-то извлекает смутное давление, добавляет к уже извлеченным. Так расслабленную руку может повести в сторону. В окрестностях блуждает какая-то склеивающая сила, подумаешь ее ощутить – она уже тут.

Бывает ли, что слои меняются не перескоком, щелчком или как в воду, а мягко, почти гладко? Как пешком из страны в страну, не увидев границы. Я ходил из Аахена в Нидерланды, в ближний к Аахену город, небольшой. Когда идешь обратно, там есть залепленный стикерами щит с надписью Deutschland, а туда – ничего, лишь указатель заезда на парковку. Но разница ощущается сразу, дома стали другими – нидерландскими, отличаются. Даже вдоль улицы, не прерываемой границей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза