Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Тогда антропологически: откуда взялась тяга к свободе, ее соотносили с роком. К не очень-то сформулированной свободе, а еще и неопределенный прорыв: всякие двери и т. д. И по-бытовому: распадались же группы, когда лидер решал пойти в коммерческий формат, а другие не хотели, как с Блэкмором и не только. Хотели другое, что? Куда это делось? Может, желание некой свободы было временной мутацией? Ориентация на нее была массовой, мыслей не требовала, физиологической. Должен был быть фактор, склонявший ощущать ее целью, а потом он пропал. Психоделика и психоделики: были под веществами, всех и колбасило? Но вещества остались, а рока нет и темы свободы тоже. И не первее ли тяга к свободе, чем психоделики, она ж направляла закидываться.

Но неопределенность свободы – это из СССР глядя. Оттуда было не понять, о чем это у них все. Есть музыка, а в ней – при незнании языка – не тексты, а чисто мантры. Будто там территория невообразимой воли, почти сакральной. А для них, наверное, свобода была в каком-то другом варианте, чего бы иначе они всё это слушали все? Ну да, еще тема freeдома как рельсы куда-то. Doors, двери, куда конкретно? Это «Двери восприятия» Хаксли, а у Хаксли эпиграф из Блейка, If the doors of perception were cleansed, every thing would appear to man as it is: infinite. Моррисон взял название у Хаксли, в самом ли деле Блейк и Хаксли ему были важны? Моррисон-то образованный, а публика же другая. Что ли, свобода как воля, но Моррисон – хороший поэт, на простых страстях не работал. Простые ходы – это уже на сцене. Да, Ulver, норвежцы, сделали альбом «Themes from William Blake’s The Marriage of Heaven and Hell», из блэйковской поэмы («The Marriage…»). Индастриал и трип-хоп. Ulver не массовые, да и после рок-времени, в 1998-м. Но, значит, в 98-м это время еще живо, так или иначе.

Тяга к дополнительной реальности могла совпадать (тут и там), она ж по-над всем, или же внутри всего, или просто где-то тут. Неподалеку от окрестностей, в которых ее ищут. Должна она где-то быть, раз о ней думают? Но это не мейнстрим, другая история и частные склонности. Какой-то мелкий муравей, головастик, кусок марганцовки. Общее для всех понимание здесь существует, но имеет не более чем побочное отношение к мелеющему острову. Его границы не видны, трепещет флажок, маленький треугольный на каком-то шнуре, последний с него не опавший, закончился праздник. Все разошлись, а у тех, кто его помнит, осталась старая машинка для тогдашней freedom. Пусть даже и не очень-то уже работает, но сохранилась, где-то лежит.


Была длинная идея построения рая через прогресс, обломалась за пару лет до пандемии. Закрылся длинный эон. А то, что иссяк рок, понятно. Будто поколение (и по половинке с краев от него) выделяет один запах; в его людях есть общее вещество, разделяемая фактура. Каким-то природным образом есть, в некотором куске времени. Основная и незаметная основа, а потом поколение сдвигается (что ли, влево), твое уже давно не главное, его вещество истончается, смысл рассеивается. Разве что случайно спохватишься: а где то, что было всегда? Но уже надо вспоминать, что именно всегда было.

Там же еще и разнообразие восприятий: к року можно было относиться так и этак. Обычно – вот, это примерно для меня, нас. Нечеткая адресность сводила разное и разных. А сейчас – сети, информация – стало конкретнее, что для кого. Вроде тут противоречие, нет – это делает полную общность и унифицирует умы. Практически ровный рай, чисто Парадайз – назови, нарисуй на аватарке себя каким хочешь, тут же таким сделаешься. Нет ничего/никого, что/кто могло/мог бы оспорить выбор. Каждый стал ровно такой, каким ему хочется быть, отчего все будут одинаковыми: Парадайз. Все хороши и так, без свободы.

Лет пять назад даже CNN выяснял, как отделять арт от аттракциона, с тех пор тема затухла. Вероятно, уже незачем. Но в каком-то изводе арт же есть и сам по себе, пусть и сферический в вакууме – откуда бы иначе его слив в аттракционы, в активизм, еще во что-то? Какой-то источник быть должен, не прикладной, а действующий внутри самих работ; этим же продолжают заниматься. С роком что-то такое же: о свободе и дверях, но и пипл, массы. Как с выпивкой: всякий получит свою радость и свою волю, но все они разные. Есть носитель, уж кто его как воспримет. Неопределенная свобода теперь не играет, свобода здесь прикладная, начальство, корпорации, гендерная равномерность и т. п. Ушла в учет личных травм и обид.


Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза