Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Диск 2: 1. «The Song Remains the Same» («Houses of the Holy», 1973). [На концертах 1972–1975 после «The Song Remains the Same» следовала «The Rain Song», в альбоме, «Houses of the Holy» тоже. А здесь трек короткий, «The Rain Song» нет, не так, что не упомянута отдельно.] 2. «Over the Hills and Far Away» («Houses of the Holy», 1973). 3. «D’yer Mak’er» («Houses of the Holy», 1973). 4. «No Quarter» («Houses of the Holy», 1973). 5. «Trampled Under Foot» («Physical Graffiti», 1975). 6. «Houses of the Holy» («Physical Graffiti», 1975). 7. «Kashmir» («Physical Graffiti», 1975). 8. «Nobody’s Fault but Mine» («Presence», 1976). 9. «Achilles Last Stand» («Presence», 1976). 10. «In the Evening» («In Through the Out Door», 1979). 11. «All My Love» («In Through the Out Door», 1979).

«The Rain Song» отсутствует, нет и «The Ocean» (тот тоже с «Houses of the Holy»). Если они строили ландмарк, то не для меня. Из-за этих двух дыр, в мое представление о ЛЗ эти треки входят непременно. Вышла какая-то другая, чуть другая история.


Кримсоновский «Radical Action to Unseat the Hold of Monkey Mind» такой же вроде. Нет, Фрипп пересобрал группу, и они сыграли то, что игралось 40 лет назад. Как свои тексты переписывать через 40 лет. Даже не переписывать, а перечитать на ноутбуке и что-то поменять. Сколько редактур на пишущей машинке были возможны физически? Сейчас меньше семи-восьми не делаешь. У LZ иначе, здесь производство новой связи: как теперь может выглядеть то, что было тогда.

Величие «Mother Ship»’а и LZ не обсуждается, оно несомненно. Они на территории Высокой Торжественности и монументальности, дело редкое. Область Исторических Руин, а там же, в частности, о том, как исчезает мир с его стаканчиками, поварешками, графинами. Стилистикой плакатов. Исчезают его машины, почтовые ящики, телефонные будки, привычные упаковки, навесные замки. Типы отношений, риски, страхи. Бытовые ноу-хау. Графика почтовых марок и спичечных коробков. Появляются новые материалы вроде пенопласта-поролона, всяческих пленок, прочей многочисленной химии. Плащи болонья, исчезнут и они. Играют ли еще в стоклеточные шашки или давно накрыты компьютером? Накрыто, но не обязано мешать. Проводятся ли соревнования по стрельбе? Остался ли в программе Олимпийских игр хоккей на траве? Who cares, кого колышет? Исчезли черные телефоны с наборным диском. И сигареты без фильтра – это время закончилось недавно, лет 20 назад они были повсюду. Не история человеческой культуры, а окрестности, где LZ были неким хабом. Много-много мелких ситуаций & штучек.

Возможно ли изложить эти деликатности так, чтобы они не делали ностальгического трепетания, не накатывались бы теплом, чтобы чисто факты? История исчезновений, по логике, холодна. Как она может генерировать ностальгию? Было так, теперь этого нет, но, в общем, было. Ну нет и нет. Непонятно, в самом ли деле нет – может, сигареты без фильтра еще где-то существуют? Не ностальгия, наоборот: глядишь на бульдозер, который все это уминает. Останутся руины, они будут ландмарки, оформят чуть другое измерение, приятную добавку к имеющемуся. Для того они и руины.

Иссохли и отвалились исходные – для тогдашних дел – связи. Они и в длящемся настоящем отваливаются кусками, а тут уже начинают иссыхать, скукоживаются, переходят в другой агрегатный вид. Выветриваются, распадаются, остаются элементы – и не предполагающие, что когда-то были связаны, зависели друг от друга. Можно сложить их заново вместе. «Mother Ship» такая совокупность, наследие. Откуда взялось и где лежит? У этой музыки не было длинного непрерывного прошлого, появилась готовой, будто изъяли из того времени. Но какое ж тогда время, оно обнулялось, когда переходило в исходный проект. «Mother Ship» упаковывает 1969–1979-й в 24 песенки.

История уничтожается ее использованием, она ресурс для чего-нибудь. Дело обычное, но убирается и представление о том, что когда все это было – было как-то иначе, а детали теперь заведомо не понять. Историю всегда употребляют, при массовости заметнее. Вот же: пакет обстоятельств (такие-то войны, представления о свободе, беспечные ездоки, двери туда-то и т. п.) произвел все это, а сами обстоятельства, параметры исчезли. Не фонят, ничего не корректируют. Отдельное место, в нем происходит славная жизнь и все слушают чистенькую музыку во вневременном формате. Территория культуры в законе, где всякие хрустальные кубки, а акты взаимодействия с Высоким маркируются конкретно (что именно с Высоким). Там оперные дивы, отчетные выставки классиков к своему столетию. Голливудский бульвар, где звезды в тротуаре. В асфальте там и Хендрикс есть. А возле Венской оперы тоже в тротуаре звезды, но вот эти люди к ней имели отношение, она рядом. Получается другая история.


Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза