Проводник электричества

— А мне тогда впервые стало страшно. Ну вот при виде этого всего, ну, там все радовались, да, летели к новым горизонтам. Я вдруг спросил себя: ну а куда мы, мать твою, все едем? Мне чуть не десять лет понадобилось, чтобы понять единственную вещь, элементарную, которая вот с самого начала представлялась очевидной, к примеру, моему «наивному», неискушенному отцу… ну, то есть он к музыке, конечно, никакого отношения не имел. Ну, у меня в то время вышла первая пластинка… на вражьих голосах… мне как-то ее переправили. И вот отец из вежливости слушал и говорит такой: «Ну что тебе сказать? Ты так подходишь к звуку, как если бы мне нужно было вырезать вестибулярную шванному в трех миллиметрах от улитки, да, и я решил бы делать это через жопу». И знаешь, это было, пожалуй, наиболее точное определение авангарда, которое я слышал в своей жизни. Причем тут важно что в реакции отца… ну, он же фронтовик был, да… врачом военным, полевым хирургом, который видел все вот это мясо… и в общем, тоже довелось ему поползать по севастопольским вот этим катакомбам… то есть подземельная вот эта жизнь на протяжении многих месяцев… ну, то есть страшно, да. И он, отец, и все такие люди, они не принимали от искусства, от музыки упрямо ничего, помимо благолепия, грубо говоря. Сейчас я попытаюсь объяснить. Понимаешь, когда ты полежишь под трупным спудом, когда ты выползешь из-под земли живым и как бы позабывшим разницу между «живой» и «взорван», в тебе в каком-то смысле уже не остается ничего, кроме инстинкта благодарности, уже неистребимого. Ты вышел вот из этого всего и видишь что-нибудь простое, да… ну, бабочку там на снарядном ящике… ну нам-то что?.. ну, бабочка, и все тут. А вот для них-то нет, вот для отца-то нет… для них это чудо — что небо синее, а трава зеленая. Что можно хлеб жрать — это чудо, любить жену, рожать детей. Они же после той войны как будто только родились, как будто воскресли. И это ощущение дарованности жизни в отце уже никто не мог сломать до самого конца. А там, где дар, там и дарящий, — простая логика, до Бога — хотя бы в качестве гипотезы — уже недалеко. И это же не значит, что он готов был жрать все, что ему ни вывалят в кормушку, — все эти «Ангарстрои», эти песенки, что жить становится все лучше, веселей. Нет, он вполне готов был к восприятию, как говорится, на серьезном уровне… ну, то есть можно музыку, конечно, воспринимать и непосредственно… без переводчика на внутренний язык, ведь это бред, что невозможно без специальной подготовки… ведь музыка — уже готовый смысл, который поступает в сознание воздухом, водой и замещает человеку плоть вот чистой радостью или, напротив, чистым отвращением… простые горожане, они вот просто приходили в церковь и там их Бах уничтожал, или там строгие полифонисты давали ощущение вышней бездны, вот этого живого тварного многообразия, дыхания всей прорвы звезд, которая простерлась неодолимой глубиной по куполу… это была такая лестница на небо, что прихожане попросту валились в обморок от примитивной дублировки хорала в квинту, да. Ну то есть, понимаешь, вот это чувство благодарности, оно важнейшее… на самом деле все, что делается нами в музыке… ну, по большому счету, — это благодарность.

— И пока мне рот не забили глиной…