Проводник электричества

Закончив с севастопольскими катакомбами и покорением Восточной Пруссии, он, приподнявшись, полусидя, шкрябал в своей тетрадке о вещах последних:

«Создатель есть, это научный, медицинский факт — не верить в Бога можно, но вот не знать о Божьем существовании нельзя, для этого достаточно увидеть структуру поперечно-полосатой мускулатуры в микроскопе. Но воскрешение, бессмертие души скорее приписано, навязано Создателю людским сознанием как нечто нам потребное для утешения. Осознавать, что умираешь весь и навсегда — такое не усваивается, успокоительные все пилюли веры, «достойного служения народу» выходят тут естественным путем: не умирать нам страшно — думать. И только боль одна тут помогает не думать, позабыться. Вот и разгадка, почему природа зачастую не прибирает человека незаметно, одним нажимом. Не раз любому приходилось отмечать, что человек в своем желании избавиться от боли «местной» настолько глух и слеп, что забывает, собственно, о мраке, о «нуле»: банальный пульпит — не говоря уже о невралгии тройничного нерва — нас заставляет предпочесть в сердцах непредставимую, вне всяких качеств, смерть вот этой характерной боли. «Уж лучше сдохнуть».

Большую часть профессиональной жизни я, как ученый, занимался изучением механизмов боли (и разработкой методик блокировки — то есть борьбы с этим извечным и окончательно непобедимым унижением человека), но то мне в голову не приходило никогда — простое, — что боль предписана живому существу с сознанием еще и для того, чтоб защищать, избавить от самой существенности смерти, от страха перед жгучей абстракцией небытия. Хуже боли в пределах жизни ничего быть не может, вот и выходит: боль физическая нужна, чтобы не больно было «уходить», чтоб отключить сознание и двинуть человека навстречу смерти, как навстречу избавлению. Чем хуже здесь, по эту сторону, тем слаще момент перехода, тем изумительнее, желанней «пробуждение от жизни». И сколь уместно говорить о наказании болью, столь и уместно — о награде, отмеченности болью, после которой субъективно, в уединенном лишь сознании страдающего, но наступает радость, счастье и покой. Материя исчезает, навечно превращаясь в чистое сознание, и это состояние есть рай. Вот высшая мудрость природы. Господи, неужели Ты и это, кроме тьмы всего прочего, предусмотрел?»