Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

И пусть проводниками вам на этом пути послужат «Шепчущие сказки». Ведь для автора этих сказок одиночество усталого странника давно преобразилось в торжество пробуждения, постижения О́ЭМНИ.

Вступление

Эта книга об изумительном и прекрасном человеке, Мастере О́ЭМНИ, — Михаиле Петровиче Черноярцеве. Из тех, чьи жизни пересекались с его, сто двенадцатилетней жизнью, — многие воспринимали Черноярцева искажённо, стереотипно-зигзагово: для кого-то он был колдуном или Антихристом, для кого-то — волшебником или Мессией… нежитью… стихийным духом… наваждением… Да только… — не так всё это! не так! Он — другой; он — Обладатель Несказанно-Яркого Сердца, Букетик Солнечных Лучей, сверкающий на ПУТИ… добрый и тёплый человек.

О Михаиле Петровиче — исподволь, втуне — в разное время ходило множество легенд и слухов, обретавших иной раз обличье причудливое… далёкое от ясности-явности, далёкое от понимания…О нём пробовали писать (мне известно о двух таких попытках: в середине 30-х и в начале 50-х годов). Никто не довёл этого до конца, и рукописей тех судьба туманна ныне и неотзывна… Верно, не пришло ещё тогда время.

Я знаком с Черноярцевым семнадцать с половиной лет, и когда — теперь — возникло желание рассказать о нём, — эти семнадцать лет встали передо мной стеной-барьером… Как написать? Каждый фрагмент общения, каждая встреча — потенциальная книга. Потратить же целую жизнь на создание трёхсот-четырёхсоттомной эпопеи не было ни желания, ни сиюминутного хотенья. Да и зачем?.. Старому Мастеру биографы не нужны, но — совершенно другое… совсем-совсем другое.

И тогда я решил (просто представив вас друг другу…) вместо трёхсот-четырёхсот — написать три-четыре небольших книжки; три-четыре полудневниково-мемуарных книжки, пробежав в них — легонько, в одно касание — многое, очень многое… Наверное, кому-то покажется написанное хаотичным, сумбурным (да так оно, верно, и есть), кому-то — туманным (но: я старался писать как можно проще, безыскуснее)… Впрочем: что вышло — то вышло.

…Что вы различите в этом повествовании: странника…? мираж…? друга…? Не знаю… Но — Доброго Пути!

Всеволод Шмаков

(Миша всегда обожал петь. Песенки эти (их писал для него — давным-давно — один человек…) просты и незатейливы, мотив их лёгок и монотонен. Мне они нравятся, всегда нравились, — и одну из них я поставил в самое начало, как эпиграф):

птица села на забор
птица с дыркою в груди
птица села на забор
не сказала ничего

да и что тут говорить

если птица на заборе
и увидеть может всякий
птицу с дыркою в груди

мы стоим перед забором

не умея удивиться
и рассматривая птицу
через дырку на груди:

есть там мы

и нас там нет
есть там вы
и вас там нет
есть леса
и океаны
есть страданье
и любовь…

…но не можем разглядеть:

чья же очередь сидеть
днём и ночью на заборе
с круглой дыркою в груди

Пролог (пересказ со слов очевидца…)

Ну надо же…

Широко разинувши рты, бомжи смотрели на резко сгустившееся и потемневшее пламя. Недогоревший хворост, кромка пылающих углей, дым — всё как бы втягивалось в твердеющий, сплюснутый с боков шар костра. Втянулось… Обрело очертание высокой сумрачной птицы… Прояснилось…

На поляне, посреди окраинного пустыря (где ещё недавно весело потрескивал жаркий и говорливый весенний костерок) стоял, строго оглядывая забалделых пустырных бродяг, светло-чёрный аист…Пооглядывался… переступил разок-другой тростинками-лапами… встряхнулся… улетел.

— Надо же…

— Да, осерчал Миша-то… Осерчал…

— А чего он? Чего?..

— Да…

— Ну а чего он?.. Мы же — ничего…

— А картошка, картошка-то где…?

— Ох…

— С ним всегда вот так… Не поймёшь… Осерчал… — Ох…

— Да чего тут понимать! По сердцам нашим пробежался — ему и хватило!.. Объурудились…

— Да…?! Сам-то ты не урод, что ли?!!

— И я…

— Ох…

— На то он и колдун, чтоб чудить…

— Миша не колдун!.. Нет, не колдун…

— Да? А кто же?..

— Ангел…

— Ага, ангел… Как же…

— Ох…

Увлечённый обсуждением-бормотанием, бомжовый контингент не сразу заметил высветлившего, омывшего пустырь рассвета…Затихли. От рассвета пахло теплом, ветром и — разлитыми от края до края, окунувшими в, себя всё и вся — небесами.

…А ещё: впервые за этот год — по кочкам, в оврагах, в полёгших-поникших за зиму сохлых зарослях многотравья — замелькали крохотные жёлтые цветы. Первые. Никем и ничем не затмеваемые. Солнечные.

Встреча (1987 год)

И ни малейшего предчувствия — вот что любопытно!

Я сидел у края дороги на обломке бесцельной бетонной плиты. Ленивая была дорога, полупрозрачная и тёплая, словом — такая, какой и должна быть дорога в начале октября.