Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности

…Миша знал и о мытарствах в психиатрической больнице, куда меня любезно, но настойчиво поместили по рекомендации Комитета Госбезопасности (предварительно исключив из школы и обвинив в антисоветской пропаганде). Там было трудно» тяжело. Там было учительно; я многое перемерял в себе: что-то — принял без остатка, что-то — выбросил навсегда. Но — главное! — прочно закрепил умение, невзирая ни на какие тягости и пакости, оставаться самим собой.

…Миша знал и о том, что около двух месяцев назад умер мой папа… Всё это время мне было безумно плохо, и он принимал, бережно, как равного товарища в нашей прикостровой ночёвке мою боль…

«Маэстро, — говорил мне букетик-Миша, — ты разбрасываешь свои ветви сразу повсюду… немудрено, что они так часто попадают под топоры и садовые ножницы! Почему ты забываешь о корнях? отдай свою силу им:..»

Закипела вода. Я достал из рюкзака жестяную коробочку и заварил чай.

«Маэстро, — говорил мне букетик-Миша, — ты собираешь тишину с поверхности листьев, с расширяющихся к середине луговых трав… Но почему — почему? — ты избегаешь озёр? Ты приблизься к ним… Как же можно без этого? Ты найди свою тропиночку к ним… найди…»

Чай настоялся. Мы прихлёбывали по очереди из котелка, сидя рядом, почти упираясь плечами. Нынешний вкус моего старого затхлого чая был совершенно иным, необычайным и находился в удивительном резонансе с тёмно-синим, затянутым тучами небом, с переливчато мерцающей прямизной пламени, с хрипким шёпотом птиц из недалёкой рощи…

«Маэстро, — говорил мне букетик-Миша, — ты пристально вглядываешься в звёзды и цветы, в ветер и камни… Ты пытаешься прильнуть к их сущности, угадать и приблизить к себе их сердцевину, узнать все вопросы и, все ответы, которые есть у них… Твоё хождение извилисто и смутно, ты одинок… Напрасно это, ну посуди сам! Зачем, зачем не спросишь у них? Они щедры — о! — нет скупости в соприкосновении! Они щедры, и лишь твоя гордыня помеха вашей встрече…»

Костёр горел уже второй час. Вначале я порывался поискать хвороста в окрестностях, но Миша удержал меня. Незачем, сказал он, без нужды топтать землю, гораздо проще — попросить у сухих кусочков древесных тел, которые уже соединились с огнём, побыть с нами подольше. Он отставил в сторону котелок, прижал руки к коленям, подался вперёд, вытянув шею… и — запел; не было у этой песни слов, не было сколько-нибудь явной мелодии, — только скользящие отблёскивающие осенней прозеленью звуковые чешуйки, понятные (и мне — тоже) в своей просьбе, очевидные в своей благодарности.

Костёр горел долго. Всю ночь.

— Миша, почему ты остановился возле меня?

— Просто… Просто так. Мне понравился твой свет.

— О чём ты?..

— О свете, о чём же ещё! Я шёл. Я смотрел по сторонам. Во мне было предчувствие хорошего, предчувствие доброй встречи. Я посмотрел налево — и ничего не увидел. Я посмотрел направо — и увидал лежащего на какой-то бетонной плите юношу, а из него и вокруг него — глубокая пронзительная синева с яркими фиолетовыми сполохами! Мне это очень понравилось, и я остановился посмотреть-полюбоваться. Потом — потянуло окликнуть тебя; уже окликая — понял: это — встреча.

— А я этого не понял…

— Ну, маэстро, ты был в дрёме. Ты был в липком и утягивающем: дорога обиделась на тебя, обволокла, стала обгладывать…

— Обиделась? Но за что?!

— За насилие. Ты совершал насилие над собой, перемещаясь туда, куда вовсе не хотелось перемещаться. Ты ведь и теперь не хочешь идти туда, куда собираешься отправиться утром? Так? Ты приобщил к насилию над собой дорогу, и она возмутилась, обиделась. К тому же здесь недавно произошло что-то тяжёлое, и дорога до сих пор напряжена. Ты попался под горячую руку, но, как мне кажется, поделом: не насильничай.

(«Не насильничай…» Я возвращался из краткой домашней побывки в село Селиваново, где учился в лесном техникуме. Проучился я всего месяц, но уже отчётливо убедился, как по-идиотски влез в совсем чужое для меня, совсем бессмысленное.

Всё дело в том, что я с детства мечтал быть лесником. Лес всегда был для меня родным и желанным существом. Я мечтал: избушка, деревья, птицы, звери, цветы, речушка (а может — болотце), и — тишина… тишина…, и — стихи… стихи… стихи…! Ох!..

Лесной техникум был не так уж далеко от Тулы. Приняли меня сразу же, без экзаменов… Переезд в общежитие… Начало учёбы… Я принюхался, осмотрелся, вник, и — ужаснулся: это ж надо было так попасть впросак! Не лесники выходили отсюда, а полуграмотные и тускловзглядые чиновники лесного хозяйства. (Караул! Помогите!) Пора уже было думать о сборе чемодана и поспешном — опрометью! — бегстве.

Да. Но пока… Пока я действительно — насильничал; страшно не хотелось возвращаться! — волок себя в сторону техникума буквально за шиворот.)

— Не бери в голову, маэстро, — Миша слегка приобнял меня и заглянул в глаза, — ну вляпался в какашку, так вынь ногу да обмой!

— Вот так вот: взять и вынуть. И всё. Да? — Я рассмеялся. Рассмеялся и Миша.