Провокатор

«Когда умирают, приходят какие-то мысли, — думалось ему, — какие-то чувства… воспоминания. Наступает спокойствие и равнодушие… Он где-то читал, кто-то ему рассказывал, где-то он слышал… Обычно о прошлом. О детстве. О родителях. Что же ему не вспоминается? Что же он? Не такой, как все? Или вспоминать нечего… Погоди! А как же он карлика прошляпил? — вот что появилось, вдруг мелькнуло, вдруг ударило в его мозгу. — Заметил уродца, когда тот заорал у него за спиной с ломом, уже падающим ему на голову. Этим, значит, ломом тот ему и угодил. Не увернулся, не успел. А вёртким ведь был когда-то… в кавалерии. В Никодимыча-то, в прощелыгу, который с лопатой на него бросился первым, успел выстрелить и даже попал. Видел, как тот свалился и закатался с криком по полу в мертвецкой между гробов свежеструганых. Остальные двое с ножами шарахнулись к стене, стол к его ногам опрокинули. Это его и подвело. Засмотрелся он на них и проглядел карлика за спиной… Вот и угодил сюда… Значит, они его в ящик. Заживо. Ну что же… По-ихнему. Куда бы им покойника девать? Привычное дело — в гроб…»

Он вроде как пришёл в себя, ужаснулся мысли, что здраво рассуждать начал. Вроде как и осмелел. Страх не таким жутким стал. Привыкает. Дышать вот только совсем тяжело. Свет бы на минуту. Да о чём он! На секундочку бы света! И ветерок чуть-чуть. На мгновение. Какой он ветер-то? Вздохнуть бы полной грудью… На море бы! А там уж будь, что будет…

Звон блуждал, путался, гулял в его голове, звон, прямо, колокола многоголосые в тумане, и качает его, будто на волнах. Плывёт он куда-то на лодке в белом, а кругом всё яркое, он уже и летит, парит, несётся стремительно стрелой, а вокруг молний разряды и искры…

Не сдерживаясь от страшной боли в груди, он вскрикнул.

— Братцы! Губами дрогнул!

Свет ударил красным лучом, жёг глаза, проникал внутрь. Наяву или там?

— Братцы! Шевельнулся!

Его закачало сильней, его тормошил, теребил, дёргал кто-то и грубо тряс, нестерпимая боль так и не покидала всё его истерзанное, избитое тело, но из этой боли его кто-то тянул, тащил, выволакивал. Он застонал.

— Голос! Голос подал!

— Уберите… больно…

— Говорит! Ожил! — визгливо заорал кто-то над ним.

— Уберите свет, мать вашу… ослепну… жжёт.

— Ого! Матерится, чертяка! Жить будет!

Он отвёл лицо в сторону. Кто-то лез, тычась страшной рожей прямо в глаза. Не разглядеть. Да кто же это?

— Александр Григорьевич! Санька! Жив!

— Градус?.. — он, оказывается, мог ещё говорить. — Ты откуда?

— А кому же быть! Александр Григорьевич! Дорогой! Успел вот.

Но Жогин не слышал. Он пил вкусный, чудесный воздух, как самый сладкий на белом свете. Воздух жизни…

И в завершение

Ведьме той, цыганке, дали десять лет, карлик, слуга её верный, до суда не дожил, то ли сбросили его, то ли сам свалился с нар в следственном изоляторе и зашибся до смерти. Барона не нашли — табор бросив, сбежал, долго его безуспешно искали. Табор без хозяина не остался, но как разрешение поступило, так с места цыгане снялись, на лошадях и с телегами пропали из тех мест.

Воров посажали, назад многие не вышли, а наш герой, как и положено, живёт до сих пор. А чего ж ему? Ему после того случая заказано жить до ста лет. Был уже на том свете, повидал, натерпелся, теперь некуда спешить…

И правда, не стоит. Пусть живёт долго наш Александр Григорьевич, сколько захочет. И пусть живёт его святая вера в правое дело, а всё плохое умерло давно, вместе с той страной.

ЗНАК САТАНЫ

I

С этого всё и началось. Три шестёрки. Слыхали, конечно. Нет? Весь город только об этом и говорил…

А я в то время в газете работал. Со своей разошёлся. Свободен, как ветер. Ну и по этой причине меня к «уголовке» прикрепили. Желающих, кстати, особо не находилось. Все занятые, и домой надо, так сказать, к голубым экранам. А мне куда? К тому же здесь ни графика, ни плана, сплошь стихия: ночь, полночь — подымают, мотаешься до утра, ни пожрать толком, ни какого другого удовольствия, например, насчёт девчонок или высокого искусства. Зато всегда в курсе самых горячих событий. У меня все жареные новости. Но и изъяны имеются. Я насчёт выпивки. В «уголовке» свои традиции. И моя кандидатура, что называется, как раз кстати. Селиван, правда, пытался мне внушать время от времени. А трупы? Один за одним! Куда тут без этого? Понятное дело, порой прямо на капоте оперативной машины за упокой души, так сказать. Я объяснял главному: не отверну же я морду, когда час назад вместе покойника с петли снимали, а сейчас Дон мне стакан протягивает… Зато научился не пьянеть.

Вы только не подумайте, что Дон какое-то отношение к знаменитой речке имеет, это бравый капитан уголовного розыска Юра Донсков, но на месте происшествия, когда всё бегом и только, как говорится, земля под ногами не горит, там без сленга не обойтись, иначе пока фамилию да звание выговоришь, и убийство раскрыто. Шутка, конечно, но вы уж поверьте, и такое бывает.