Провокатор

Однако теперь всё же не обойтись без идиотских традиций. В былое время он их не терпел. Даже брезговал. Слежка, подглядывание и прослушка — за него этим занимались другие, мелкая сошка в госбезопасности. Но всё проходит. Придётся спуститься с небес. Он, конечно, не уподобится идиотскому образу детектива, не облачится завтра в пиджак с поднятым воротником и не нацепит на нос тёмных очков, однако без известных мер предосторожности не обойтись. Музей — место немноголюдное, там каждый засидевшийся грач на виду.

Итак, завтра же он займётся этим, времени на раскачку нет. Он выкурил ещё одну папироску прямо у открытого окна и отправился спать.

Если бы Степан Резун был осторожней и внимательней, он заметил бы, как внизу, напротив дома под деревом шевельнулась крепкая мужская фигура в надвинутой на глаза шляпе и хрустнула ветка под жёстким каблуком тяжёлого ботинка.

XV

Капризная штука — настроение. Теперь вот оно падало вместе с меняющейся погодой. К дождю собирались низкие свинцовые облака, к дождю стих ветер, к дождю кошки скребли душу и всю её коробило. По себе знала, это ещё не всё, ещё что-нибудь приключится.

И точно: в первые минуту на службе оправдались предчувствия — ни с того ни с сего шеф вытащил на ковёр!

— Виктор Антонович-то уже у него? — впопыхах вскинулась Зимина на прибежавшую секретаршу.

Та головой качнула, испуганно спрятала глаза:

— Ой! Зоя Михайловна! Что творится! Не в себе что-то шеф.

— А Колосухина, значит?..

— Нет его. Виктор Антонович с утра в управлении милиции. Вчера ещё предупредил.

«Значит, одну меня вызывает, — пронзила вспышка мозг. — Значит, разговор будет не сладким. Без обиняков… А, что уж там!.. Даже лучше».

По правде сказать, звонка этого она даже ожидала. Игорушкин неспроста давненько её не приглашал пред ясные свои очи, видно, надеялся, что сама явится осчастливить, так сказать, а ей идти-то не с чем… Нераскрытое убийство пуще того дамоклова меча над её головой, а ничегошеньки следователь по особо важным делам не может поделать с треклятым убийцей!.. И днём мысли эти покоя не дают, и ночью сна лишают. Она пропадала дотемна и в бюро судебных экспертиз, и у сыщиков в «уголовке» на совещаниях, и в следственном изоляторе. Себе не признавалась, что в кабинет на Аладьина ноги не идут. В общем, придумывала причины, хотя их, само собой, хватало. Мудрый Колосухин, смягчая обстановку, а попросту — спасая её, подбросил новых два уголовных дела с лицами, с доказательствами, одним словом, таких, что без особых хлопот за месяц-два в областной суд можно направить. Дела, конечно, её масштаба, оба с перспективой на «вышку». И заплечных дел мастера под стать: один жену и собственного ребёнка жизни лишил по пьянке, второй престарелую старушку с внучком из-за полтораста рублей. Надеялся-то рецидивист отпетый на горы золотые, вроде того Раскольникова, а банки с золотом не нашлось, крестик железный с шеи мальчонки сорвал, думал, стервец, что серебряный, не погнушался.

Она, принимая дела от зампрокурора, вспыхнула, на него не взглянула, всё враз поняла, едва не ляпнула в сердцах с досады, но вовремя опомнилась: «Вот характер! Кому ты в душу плюнуть-то собираешься? Он же тебя вытаскивает, выручает, чтобы видимость работы создать, а ты мурзиться!..» Дела — под мышку — и выскочила за дверь. Он её понял, тоже смолчал. Вот ситуация!..

Ну а у Игорушкина хлебнула на полную катушку. Распёк он её, как уж давно не помнит. И главное, в конце не удержался, съязвил, что, мол, вредно ей летом в отпуск ходить, мысли от жары плавятся. Как вышла, как по коридорам летела с пылающим лицом, не помнит, только очнулась у Федонина в кабинете. Он её водичкой отпаивал, папироску раскурил, она к себе порывалась бежать, пореветь, сдержал он её почти силой.

— Посиди. Спусти пары, — успокаивал. — Неужели первый раз?

Она едва сдерживала слёзы.

— Матерился, что ли?

Она дёрнулась головой.

— Тогда чего ж ты? Эх, бабочки-красавицы! Мне, знаешь, как доставалось? И ничего. Жив.

Она глубоко затянулась папироской, дым рванулся в лёгкие, закашлялась, задыхаясь. Он по спине погладил её ладошкой, лаская, приговаривал:

— Поймаешь ты того гадёныша, поймаешь, паразита, куда ему деться от тебя-то.

— И Кирилл не едет, — расплакалась всё же она.

— Кирилл? Это он-то! Что ты! Он мне каждый день звонит. Я же говорил.

— Каждый день?

— А однажды два раза барабанил. Утром и вечером. Ты в тюрьму как раз уезжала.

— Врёшь ты, Паш, — поднесла она пальцы к глазам, почувствовала на них слёзы и, застеснявшись, вскочила на ноги, отошла к окошку: — Дождь-то шпарит какой…

Ливень наяривал за окном так, что в кабинете стоял шум от падающей с небес воды.

— Что же это творится, Господи?

— Лето кончается, — Федонин подошёл, встал рядом, прижался плечом. — Я сегодня утром бежал на работу-то, первый жёлтый листочек под ногами приметил. Кленовый. Красивый, чертяка. Хотел поднять, сохранить внучке в гербарий, а нагнуться не смог.

Она улыбнулась, глянула на его объёмную фигуру, задержала взгляд на выпирающем животике, на увесистой резной палке в руке, без которой давно уже не мог он передвигаться…