— Иди, иди, — толкнул его в спину тот. — Ишь, вежливый! Я вперёд, а ты меня по башке шарахнешь?
Хмыкнув, кавказец шагнул первым. Держа дистанцию, Резун, не торопясь, подымался следом. На втором этаже у двери с дерматиновой обивкой они остановились.
— Ну! Дави звонок! — приказал Резун. — Кличь вашу Ляфаму.
Они долго ждали, никто к двери не торопился.
— Что-то приключилось со старухой. Она на ноги быстра. Может, не слышит? — скинул окурок в ноги Резун.
— Сара Аркадьевна с утра в гости собиралась. Подругу навестить, — прорезался голос у кавказца. — Не вернулась, наверное.
— Звони ещё. Что стоишь?
Тот ещё раз нажал на кнопку и, прислушиваясь, пригнул голову к замочной скважине.
— Дрыхнут? — Резун полез за новой папиросой.
Лицо кавказца вытянулось, он вдруг по-собачьи начал с шумом втягивать воздух носом и, боязливо тронув ручку двери, потянул её на себя. Дверь поддалась и свободно отворилась.
— Что это? Закрыть забыли? — остолбенел и Резун, но его уже охватило недоброе предчувствие.
Кавказец просунул голову в коридор и, выгнув спину, пытался что-нибудь разглядеть в полумраке.
— Где тут свет? — оттолкнул его Резун и шагнул вперёд.
Сзади, чуть запоздав, щёлкнул включатель. Никто их не встречал, кроме насторожённой тишины. Коридор был мал с двумя закрытыми дверьми, ведущими в разные комнаты.
— Куда тут? — остановился в замешательстве Резун. — Что-то я запамятовал. — И крикнул перед собой. — Семён Зиновьевич! Есть кто?
Никто ему не ответил.
— Что за чёрт? Ну и денёк! — выругался Резун.
— Влево! Влево! — шепнул в ухо голос сзади.
— Влево, так влево, — Резун рванул дверь на себя, попытался двинуться вперёд и сам, но застыл на пороге.
— Что там? Что? — подталкивали сзади.
— Тихо! — рявкнул Резун и отстранился. — Вот тебе кого беречь надо было! А ты за мной гонялся. Профырил хозяина.
Люстра у потолка в зале, казалось, вот-вот рухнет. На ней отвисало грузное толстое тело с короткими босыми ножками.
Он сам открыл ей дверь, седой, усатый, в бордовом, по-барски величавом халате с шикарными кистями у пояса.
«А Павел трепался, что дряхлый старикан, — оценила она и даже затрепетала под его взглядом, как когда-то на танцах бывало в далёкой юности. — Такой профессор ещё не одну студенточку сведёт с ума. Небось зазноба-то имеется, раз жену ещё в войну потерял…»
— С кем имею честь? — воспросил он и других слов она будто и не ждала услышать.
«Вот же воспитание! Сохранились такие мамонты! Когда же всё это было? — опять ошеломило её. — Теперь вот ясно, что не выдумывали их писатели…»
И поспешно сказала:
— Следователь по особо важным делам Зинина.
— По особо важным? — вскинул он кустистые, украшавшие его благородное лицо тёмные брови, и усы подёргал. — А величать как?
— Зоя… — она запнулась, находясь ещё под впечатлением, зарделась от этого, но тут же рассердилась на себя и громче закончила: — Михайловна.
— Зоя свет Михайловна. Великолепно! — произнёс он и поклонился. — Не ждали, не гадали, а к нам, значит, сама Жизнь[13] пожаловала. Чуешь, Сморчок?
Совсем склонившись, он пошарил рукой, кого-то выискивая в ногах, и она, опустив глаза, приметила чудненькую малюсенькую собачонку, суетящуюся у его домашних туфель.
— Будем знакомы, Игнат Демидович Громов, — выпрямился он, подняв собачонку на руки. — А вот это Сморчок. Единственное на свете существо, бескорыстно коротающее время со своим хозяином. Чем обязаны, извиняюсь?
— Какая прелесть! — едва успела она протянуть руки, как проворное существо само перекочевало к ней.
— Милости просим, — Громов между тем отступил на шаг и распахнул перед ней двустворчатые двери в уютный кабинет с бросающейся в глаза умело подобранной старинной мебелью.
— Ух ты! — вырвалось у неё само собой. — Неужели камин! Откуда такая редкость?
Сооружение у стены действительно ошеломляло. Было видно, что это настоящее, не декорация, но она не удержалась.
— И топится?
— Ещё как, — сухо сказал он и закашлялся.
Только теперь она обратила внимание на болезненный цвет его почти бескровного лица и тёмные мешки под глазами.
— Пожалуйте зимой и убедитесь, — договорил он слабым голосом.
— Я, право… — смутилась она. — Павел Никифорович порекомендовал…
— Федонин? — чуть не вскричал он. — Так бы сразу и сказали. А я голову ломаю.
— Он предложил вас в качестве консультанта…
— Понимаю, понимаю, — энергично закивал он головой и весь переменился. — Теперь всё понимаю. Это Юрию Михайловичу я обязан. Донскову. Помнится, года два назад, я ещё в институте… да, да… по его настоянию мне предложено было возглавить комиссию по одному серьёзному пациенту.
— Пациенту?
— Ну да. В определённой степени, конечно. Это был сложный случай вялотекущей шизофрении. Больной лишил жизни нескольких человек.
— В каком районе? Что-то я не припомню, — перебила она.
— Долго искали, — опустил он глаза, вспоминая. — Сложная форма расщепления психики. Тяжелейший случай. Он наложил на себя руки, в конце концов.
— Странно, я ничего не слышала…