«Приехал! Не выдержал. Светку, конечно, спать уложил, а самому не терпится. Ах, Кирилл, Кирилл, непутёвый ты мужик! Никак не успокоишься», — заторопилась она, прыгая через мелкие лужицы.
Но тут же стояла машина с работающим двигателем. «Воронок» — впилась она глазами в группу. — Вот и Донсков преподобный. Что-то случилось!»
— Ну вот и наша гулёна! — взмолился Кирилл, взмахнул руками, бросился её целовать. — Я тебя жду, а тут бравые орлы по твою душу. Светка-то спит уже. К бабушке назад просилась. Еле её уговорил…
— Что? — вскинула она глаза на капитана милиции.
— Висяк, — сплюнул тот на асфальт. — Ещё один помеченный. Не успокоится Сатана!
— Когда нашли? — засуетилась она.
— Быстрей бы нам, — Донсков был не в себе. — Лудонин сам туда выехал.
— Тебя-то ждать? — крикнул ей в спину Кирилл.
— Чего уж. Ужинай, — не повернулась она, усаживаясь в кабину за Донским. — И ложись. Теперь не скоро…
Он нутром чуял: на квартиру нельзя. Лихорадочно прикидывая в уме скудные варианты, вспомнил про этот закуток. Неприметный дачный домик на берегу речки, и от города недалеко, и аэропорт под боком. Лучшего не придумать, а выручил случай. Сосед по подъезду задумал родню на Байкале проведать, лето на исходе, он и засобирался с женой успеть до холодов. Дача ухода и хлопот не требует, навещать время от времени, фрукты подбирать, чтобы не пропадали, а главное, от шпаны да пацанов приглядывать. Он поначалу отнекивался, но тот не отставал, махнул рукой, ключи в карман сунул. Теперь бросился их искать и успокоился, когда нащупал в нагрудном кармане твёрдое.
С троллейбуса спрыгнул и сразу в лавку заскочил, прикупил необходимое на первые несколько дней. Переспать есть где, а сготовить он и на костре сможет.
Домик, хотя и второй раз здесь был, и стемнело заметно, Резун отыскал без труда. С речки ещё доносились ребячьи и женские голоса, но вокруг ни души, никто ему не встретился, никого его приход не насторожил. Ногой дверь толкнул, та, заскрипев протяжно, тяжело отворилась — ни замка, никого. Сумку на стол бросил, водку достал и залпом стакан осушил. Бросился на кровать, руки за голову, внутри всё ещё жгло, но мысли уже забегали, заработали: «Зря кавказца так просто отпустил! Натворит бед, как милиции в руки попадётся. А ведь обязательно попадётся. Как та француженка припрётся из гостей, очухается, так на него и заявит. Кого же ей ещё подозревать? Это хорошо, конечно, но кавказец?.. Народ твёрдый. Не дрогнет, не подставит; он, Резун, натуру их изучил, помучился в прошлом, их допрашивая! Но кто поручиться может? И кто он, Резун, для того кавказца, чтобы молчать?.. По всем правилам следовало прибить. Тихо. Незаметно. Тот трясся весь от страха, как висельника увидел. Не от большой же любви…
Взять сюда, а здесь грохнуть — и в речку. С булыжниками в мешке на дне — верный знак, что не сдаст никого. Но что же теперь?.. Теперь головой о стенку бейся, не изменить. Кавказца уже не сыскать. Да и другие колючие заботы подступают…»
Он руганул себя в сердцах: «Вот чем сердоболие гнилое оборачивается! И всегда так было, как позволял себе расслабиться! Другие, сослуживцы из прошлого, головы мутью нравственной не забивали. Пистолет из кобуры чуть что, и короткая запись на клочке бумаги: «Пытался бежать» или «Учинил насилие при допросе», больше ничего и не оставалось от подследтвенного. А он всё глубины души пытался достигнуть, вывернуть наизнанку, слезливых покаяний добивался… За что и от начальства вместо звёздочек на погоны, нагоняи получал чаще других да выволочки…»
Водка совсем не брала, не обволакивала тёплым покоем. Резун осушил ещё стакан, ковырнул со дна банки кусок рыбины, пожевал с хлебом без вкуса. Посидел над сколоченным из грубых досок столом, допил остальное, из новой бутылки налил. Пресно всё было внутри. И вокруг всё тоску навевало. Глаза упёрлись в чёрную бездну за окном. Ни звёздочки. Сигануть туда, как в пропасть бездонную, только сразу чтоб, без боли, мучений, без щемящей этой жалости к себе и враз забыться. Чтоб без душевных этих самых, без терзающих мук…
«Это можно, — он не раз уж об этом думал, поэтому и мысль особо не напугала, не шевельнула его, не тронула, а, наоборот, легонько обласкала. — Это нам не составит переживаний… Это раз и…»