Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

В «Темных аллеях» рассказ ведется от безличного, объективного повествователя, максимально приближенного к автору и максимально же удаленного от героев. Автор словно возвращается к повествовательной форме, которая была столь характерна для него в 1910-е гг. – годы расцвета «объективности», когда повествовательную стратегию определяла позиция всеведения и отсутствия прямого лиризма. В этом рассказе, чтобы еще более подчеркнуть «объективность» повествователя и степень дистанцированности его от героев, автор отказывается даже от форм несобственно-прямой речи. Вообще рассказ прозрачен, гармоничен и, я бы сказала, совершенен по своей повествовательной организации, по тому единственно верному повествовательному тону, предельно сдержанному, который только и может адекватно – на контрасте – проявить скрытый драматизм представленной истории. Отстраненность повествователя призвана, на мой взгляд, подчеркнуть серьезность, важность и интимность, «закрытость» переживаемого героями. Особенно показательно в этом плане, что внутренние ощущения и переживания героя оформлены именно как прямая речь: «Когда поехали дальше, он хмуро думал: “Да, как прелестна была! Волшебно прекрасна!”» (5, 254); «Он глядел на мелькавшие подковы, сдвинув черные брови, и думал: “Да, пеняй на себя. Да, конечно, лучшие минуты. И не лучшие, а истинно волшебные!.. Но, боже мой, что же было бы дальше?”» (5, 255) и т. п. Вместе с тем цитатой из Огарева в рассказе создается некое общее повествовательное поле, на котором наиболее очевидно выявляется сложное взаимодействие голосов героев и повествователя и наиболее очевидно обнаруживается авторская позиция. Впервые образ из огаревского стихотворения возникает в горькой реплике героини: «И все стихи мне изволили читать про всякие “темные аллеи”» (5, 253). Во внутреннем монологе героя приведена уже целая строка: «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи» (5, 255). Кроме того, в разговоре героев обыгрывается заголовок Огарева – «Обыкновенная повесть». Правда, в интерпретации бунинского персонажа сознательно усилен несколько иной смысл слова «обыкновенный», что помогает психологически прояснить его характер: «История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит» (5, 253); «Впрочем, все это тоже самая обыкновенная, пошлая история. Будь здорова, милый друг» (5, 254). Однако цинизм этих реплик вряд ли может погасить эмоциональный тон, пронзительность лирических строк о «темных аллеях», пришедших к героям из прошлого. Показательно, что герой, как и автор в воспоминаниях, приводит огаревскую цитату не вполне точно: у Огарева – «Вблизи шиповник алый цвел, / Стояла темных лип аллея»; у Бунина: «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи». Казалось бы, весьма незначительное расхождение: одно наречие меняется на другое, и во втором предложении единственное число – на множественное. Но эти неточности, соотнесенные с образом пространства всего рассказа в целом, существенно дополняют, если не преобразуют вообще, пространственную символику текста.

Наречие «кругом» более эмоционально и выразительно, чем нейтральное и разделяющее «вблизи». Это та самая оговорка, которая, конечно же, в большей степени отвечает внутреннему состоянию героя, она призвана передать пережитое им ощущение общего, объединяющего двоих пространства «темных аллей», ощущение единения героев друг с другом и с окружающим миром. А алый цвет шиповника из прошлого в цветовой перекличке с сегодняшними красными кофточкой и туфлями героини как напоминание о страсти, разрушившей некогда социальные и возрастные границы… Смысл замены наречий становится еще более очевидным, если вспомнить, что хронотоп рассказа в целом выстраивается ярким пространственным контрастом. «Темные аллеи» открываются картинкой «холодного осеннего ненастья, на одной из больших тульских дорог, залитой дождями и изрезанной многими черными колеями» (5, 251). Это пространство, которое приносит с собой герой и которое, открывая неустроенность его жизни, контрастирует с образом горницы, где «было тепло, сухо и опрятно: новый золотистый образ в левом углу, под ним покрытый чистой суровой скатертью, за столом чисто вымытые лавки» (5, 251–252). Тема невозможности преодолеть разрыв и вернуться туда, где «кругом шиповник алый цвел», достигает в финале предельного звучания, а сам образ «темных аллей», усиленный за счет множественного числа в значении обобщенности, уходит в заголовок рассказа и всей книги в целом и получает символическую окраску[324]. Тем самым неточное цитирование можно рассматривать как факт функционального использования чужого текста. Такое цитирование дает возможность выйти непосредственно в сферу собственно авторского видения, осознать его специфику и оригинальность.