Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Бунинский «Кавказ» как будто снова возвращает нас к более традиционной расстановке персонажей в ситуации адюльтера. В безымянной героине Бунина безошибочно угадываются сразу две Анны – и чеховская, и толстовская. Эти аллюзии поддержаны организацией художественного пространства, прямо напоминающего произведения великих предшественников. Начинается рассказ с описания свиданий в номере гостиницы, а затем идет сцена прощания героини с мужем на вокзале со всеми узнаваемыми атрибутами (платформа, поезд, который «расходился, мотаясь, качаясь, потом стал нести ровно на всех парах», вагон, купе, носильщик, кондуктор и т. п., и т. п.). Повествование ведется от лица любовника, и это обстоятельство тоже как будто затушевывает фигуру мужа. Однако текст так организован, что на протяжении всего рассказа, где бы ни находились возлюбленные (пространство ярко динамично), муж обязательно присутствует, явно или неявно. Так, эпизод в гостинице включает несоизмеримо большой, по сравнению со всем текстом и другими репликами героев, монолог героини о муже, в котором, в частности, не только намечен ведущий мотив его личности и поведения, но и содержится предчувствие трагической развязки: «Я думаю, что он на все способен при его жестоком, самолюбивом характере. Раз он мне прямо сказал: “Я ни перед чем не остановлюсь, защищая свою честь, честь мужа и офицера”» (7, 12). В сцене на вокзале мы видим этого героя глазами любовника: «…был поражен его высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал ее под руку» (7, 13). Любопытно, что в этой короткой зарисовке негативные коннотации, связанные с оценками героини, практически снимаются. Любовник поражен, по-видимому, не только его высокой фигурой, но человеческим достоинством, правильностью поведения, основательностью. Ведь не случайно он достраивает в голове сцену прощания: «мысленно видел, как он хозяйственно вошел в него (вагон. – Н. П.) вместе с нею, оглянулся, – хорошо ли устроил ее носильщик, – снял перчатку, снял картуз, целуясь с ней, крестя ее» (здесь и далее выделено мной. – Н. П.) (7, 13–14). Удивительно емкая характеристика, тем более убедительная, что дана лицом, побуждаемым сложившимися обстоятельствами как раз скорее к отрицательным оценкам.

Поведение мужа, подчеркнутое особо выразительными деталями, открывает читателю его как человека любящего, по-отечески заботящегося о своей жене. В следующем достаточно большом фрагменте, посвященном рассказу о пребывании любовников на Кавказе, в «месте первобытном», присутствие мужа, хотя и существенно редуцировано, из текста вполне и определенно прочитывается: «Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, написала, что еще не знает, где останется» (7, 14).

Резкий финал подобен мощному аккорду, который неожиданно и трагически обнажает ситуацию и взрывает, конечно, далеко не идиллическую, но уступающую по накалу переживания повествовательную интонацию рассказа в целом. Этой неожиданностью трагического обнажения случившейся катастрофы достигается эффект во многом нового видения, новой оценки изображенных событий и подчеркивается значительность личности героя: «Он искал ее в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи, он купался утром в море, потом брился, надел чистое белье, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лег на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов» (7, 16).

За внешними действиями персонажа, которые так обстоятельно фиксируются глагольными формами, безошибочно угадывается внутренняя драма, тяжелое состояние, переживаемое героем. Завершается это перечисление действий выразительным повтором глаголов совершенного вида, подчеркивающих окончательность принятого решения и неотвратимость трагической развязки. Концептуально ключевыми становятся повествовательные детали – «надел чистое белье, белоснежный китель». В соотнесении с «офицерским картузом» и пространным монологом героини еще очевиднее, что автор таким финалом сознательно возвышает героя-мужа, переводя рассказанную историю в общенациональный контекст, очень лично им переживаемый. Ведь речь, по существу, идет о русском офицере, защищающем свою честь, честь своей семьи при всей проблематичности сделанного им выбора. И здесь, конечно, не обошлось без «тени» Вронского. Тот факт, что муж и любовник меняются ролями, и первый, в отличие от героя Толстого, уже не оставляет себе никакого шанса остаться в живых, сам по себе показателен именно в аспекте поведения русского офицера, дворянина, бескомпромиссно следующего кодексу чести.