Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Вероятно, можно говорить о том, что житие святой Параскевы становится своеобразным критерием оценки существования героев, их поступков. В таком контексте рассказ о разбитых девичьих надеждах трансформируется в драматическую (трагическую) историю о поругании святынь. Вспомним эпизод отвратительной попойки, в которой участвуют члены семьи Парашки. Заметим, что это «мероприятие», как и последующее падение героини, приходится на Петров пост. А развязка связана с днем памяти Тихвинской иконы Божьей Матери, которая считается одним из символов России, защитницей от внешних врагов, помощницей в ратных делах[408]. Это тоже представляется закономерным. Так акцентируется общенациональный аспект проблематики рассказа, столь характерный для прозы Бунина в период 1910-х гг. «Русская тема» поддержана здесь вкраплениями народных лирических песен (известно, что в первоначальном варианте был эпиграф – цитата из фольклорного текста), а также узнаваемыми пейзажами среднерусской полосы.

Мир природы в рассказе выстраивается ведущим мотивом простора, а точнее – простора полей, окружающих дом «при дороге». Бунинский пейзаж – словно реализация тургеневской строчки из «Параши»: «Россия вся раскинулась как поле…»; «ржи морями разливались вокруг его степного двора» (4, 176). Как и во всем творчестве, художник не прибегает к приемам антропоморфизации, широко используемым в это время его современниками. Достаточно вспомнить «Окуров» Горького с такими пейзажными характеристиками, как, например: «Луна <…> велика и красна, как сырое мясо» (7); «тонкие сухие прутья, как седые волосы» (131); «туча, похожая на огромного сома» (345) и т. п.[409] Для Бунина природа не является отражением уродливых сторон человеческой жизни, она гармонична, эстетически выразительна, самоценна. И в таком своем качестве она «входит» в существование – что закономерно – только одного человека, лишь Параша замечает ее красоту. Включенность мира природы во внутреннюю жизнь героини передается самой повествовательной организацией, формами несобственно-прямой речи, благодаря чему многое в окружающей персонажей реальности мы видим глазами Параши. Вот один из самых выразительных образов природы, подчеркнуто контрастирующий с безобразием жизни людей: «Как тихо было тут после гама пьяных! Простор хлебных полей был к закату неоглядный, золотой, счастливый. <…> Парашка села на межу и дала полную волю слезам» (4, 191). Героиня остро переживает этот контраст совершенства природы и уродливости человеческих отношений. Природа – часть ее мира, важная, близкая ей и совершенно чуждая другим персонажам. Парашка живет в атмосфере общей невосприимчивости к прекрасному, эстетической глухоты. Эта тема, последовательно проведенная через весь рассказ, продолжает тему нравственного и религиозного бесчувствия большинства живущих «при дороге» и проезжающих мимо.

Что же касается главной героини, то не только она настроена на восприятие природы, сама природа словно отвечает ей, разделяя ее внутреннее состояние: «После того нечаянного праздника, что нарушил будни в хуторе, хутор стал еще как будто молчаливее, и напряженная тишина стояла вокруг него в желтых и светлых полях» (4, 193); «Море спелых хлебов как будто сдвинулось, теснее обступило и двор, и дорогу. <…> И этот песочный цвет хлебов, низко склонивших свои тяжелые колосья и застывших в тишине, в густом горячем воздухе, давал впечатление отчаянной духоты» (4, 198). Парашка пытается роковым, страшным способом разрешить внутренний конфликт, прервать это невыносимое состояние полного отчаяния. Не случайно то, что, ударив Никанора, она бежит не «к городу, в белесую блестящую даль за перевалом, а <…> через дорогу ко ржам». Художник дает яркий визуальный образ: Парашка бежала «по хлебам», «порою <…> приседала, выглядывала – и опять бежала, мелькая среди желтых колосьев белой сорочкой и раскрытой головой» (4, 200). Финальную картину, на наш взгляд, целесообразно трактовать обобщенно-символически, как вариант некоего исхода, возможности спасения. Поля словно укрывают героиню от обрушившегося на нее горя, дают надежду на избавление от навалившегося ужаса. Поля, наконец, символизируют родину, то родное, чем еще жива душа. Следовательно, рассмотрение рассказа в контексте сквозного сюжета русской классики и в соотнесении с символикой имени позволяет не только оценить оригинальность бунинской интерпретации традиционной темы. Емкий и точный образ «при дороге» с его семантикой шаткости, неустойчивости, временности как нельзя лучше отражает то состояние нравственного хаоса, в котором пребывают герои. Это состояние не дает им возможности защитить себя, свой дом от разрушительных страстей.

Рассказ прочитывается не только как обобщающий и в определенном смысле завершающий сюжет о девичьих грезах, но и как пророческий – о поругании святынь, о грядущих катастрофах, которые связаны не с опасностью, приходящей извне, а с темными стихиями внутри русского человека, с его такой малой способностью осознавать происходящее и давать ему нравственную оценку.