Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Есть и другой аспект. Е. Новикова в своей монографии «Софийность русской прозы второй половины ХIХ века», рассматривая разные подходы к исследованию проблемы, специально останавливается на роли евангельского текста в произведениях русской классики и, опираясь на софиологическую эстетику, показывает, что подобный способ введения сакрального содержания в художественный мир произведения напрямую связан с глобальной темой преображения, призван в каждом конкретном случае решать задачу преображения тварного мира. «С позиций софийности акт включения евангельского текста в произведение может быть интерпретирован как теургийно-софиургийный акт преображения художественного мира произведения, изображенного в нем тварного мира и его земного слова одновременно. Акт преображения – как фиксация “грани” и установление сущностной “связи” между евангельским текстом и тварным контекстом во всех его качествах. <…> Введение евангельского текста влечет за собой преображение художественного мира произведения в его онтологических и антропологических аспектах»[175], – утверждает исследовательница. Думается, нечто подобное мы наблюдаем и в «Жизни Арсеньева». Реальность, в том числе и зримая, страшная реальность смерти, преображается в молитве, а в упованиях на вечную память и будущее воскресение восстанавливается или постигается смысл земной человеческой судьбы. Кроме того, для Бунина в этой книге важно и то, как совершается молитва, а именно, что она включена в контекст православной церковной жизни. Можно даже сказать, что мистика церковных служб оказывается открыта герою, переживается им как воцерковленным человеком.

В «Жизни Арсеньева» герой постепенно приобщается к миру православной религиозности, по мере того как расширяется его жизненный опыт, расширяется и углубляется опыт религиозный, опыт веры. И опыт этот набирается, как замечательно показывает автор, впечатлениями и переживаниями. Роль знаний в духовном познании бунинского героя не является определяющей. От самых первых, детских ощущений Бога, обостренных столкновением со смертью, герой переходит к переживаниям, очень важным в жизни православного человека, – переживаниям великопостных дней, Страстной недели и наступающей затем Пасхи. Этот фрагмент из воспоминаний Арсеньева совершенно замечателен: переживается ситуация, когда, метафорически выражаясь, «Бог выходит из трансцендентности» (А. Кураев), касается нашего сердца и мы обретаем тот драгоценный духовный опыт, который остается с нами на всю жизнь: «А потом начинался великий пост – целых шесть недель отказа от жизни, от всех ее радостей. А там – Страстная неделя, когда умирал даже сам Спаситель. <…> На Страстной, среди предпраздничных хлопот, все тоже грустили, сугубо постились, говели, <…> и я уже знал, что в пятницу поставят пред алтарем в рождественской церкви то, что называется плащаницей и что так страшно – как некое подобие гроба Христа – описывали мне, в ту пору еще никогда не видевшему ее, мать и нянька. К вечеру великой субботы дом наш светился предельной чистотой, как внутренней, так и внешней, благостной и счастливой, тихо ждущей в своем благообразии великого Христова праздника. И вот праздник наконец наступал, – ночью с субботы на воскресенье в мире совершался некий дивный перелом, Христос побеждал смерть и торжествовал над нею. К заутрене нас не возили, но все же мы просыпались с чувством этого благодетельного перелома» (6, 27). Сила воздействия этого фрагмента в подробностях, любовно и бережно удерживаемых памятью и связанных с остротой религиозного чувства, личной причастности к таинствам православной жизни. Преодолевается онтологический разрыв между Богом и тварным миром и открывается София как ситуация «мы с Богом». Между тем очевидно и то, что идея Софии, если следовать концепции Флоренского[176], созерцается здесь в ипостаси – по отношению к Сыну – как «разум твари, смысл, истина или правда ее», и потому присутствие духовного и в этом фрагменте, и в книге в целом переживается героем в напряженном экзистенциальном ключе, непосредственно обращенным в сферу личного опыта.