Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Бунин принадлежал к художникам, четко ограничивающим себя собственно эстетическим содержанием. При этом он как художник XX в. не избежал соблазна некоторой эстетизации, например, тлена и разорения: «деревянный дом, обшитый серым тесом, конечно, гнил, ветшал, с каждым годом делаясь все пленительнее!..» (6, 86); «В силу чего русской душе так мило, так отрадно запустенье, глушь, распад?» (6, 86). Однако в целом «цветы прекрасного» в его творчестве не обернулись «цветами зла», потому что «в прекрасном мир для него оправдывается сам по себе тем, что <…> заключает в себе красоту и тем самым является источником бескорыстной радости, катарсиса, очищения, отрешения от дурных помыслов, заботы и страха, внушаемых им же. В этом смысле прекрасное <…> подготовляет дух к трансцендентному, помогает духу в его трудном восхождении per aspera ad astra. Оно создает атмосферу для прорастания и развития человеческого духа»[170].

Такое отношение к прекрасному помогло Бунину очень тонко соединить эстетическое с философско-этическим, духовным и избавило его от той дилеммы, которую его предшественник К. Леонтьев, очень близкий ему своим мироотношением, смог разрешить, лишь отказавшись вообще от литературного творчества.

И второй аспект, более драматический и напряженный, связанный непосредственно с противостоянием художника смерти и «гробу беспамятства».

Пространство индивидуальной жизни, восстанавливаемое памятью, органично устраиваемое по своим внутренним законам, вписывается героем-художником в автобиографический текст с тем, чтобы, продолжив его, «продублировав» в искусстве, уже наверняка удержать, сохранить, спасти от энтропии и разрушения. Тем более что создаваемый текст как будто с самого начала «приспособлен» к авторской задаче свободного обращения со временем и настроен на «обретение» пространства. Подобный феномен «продолжения» себя в художественном тексте очень верно охарактеризовал В. Подорога на примере М. Пруста (на типологическое сходство Бунина и Пруста указывалось ранее): «Доминирует стратегия непрерывного вписывания себя в автобиографический текст, развертывание прошлых и настоящих событий в одной плоскости, что позволяет возвращаться, повторять, достраивать автобиографический текст. <…> Цель подобной стратегии – книга. Словно только книга может быть единственной формой жизни, единственной реальностью, в существовании которой Пруст не сомневается. <…> Пруст не рассказывает историю своей жизни, а стремится стать книгой, книгой-Прустом и тем самым ликвидировать разрушительную силу времени. Книга-ловушка времени»[171].

Такая книга, как показывает Бунин, итог жизни художника, и в то же время она не может быть завершена. Арсеньев ограничил себя, как известно, юностью, но структурно так организовал текст, что перед нами предстает, по существу, вся его жизнь, однако предстает независимой от повествовательного времени и потому может быть повторена в каких-то эпизодах, дополнена, достроена и т. п. Арсеньев в самом деле стремится «перелить» жизнь в книгу и этим защитить жизнь, обеспечив ей место в пространстве культуры, в пространстве между Божественным и смертным.

Только таким может быть «путь» Арсеньева, потому что его жизнь – это жизнь человека и жизнь художника и его «простирания» в мире, его приближения к тайне человеческого существования с обязательностью закона должны увенчаться эстетически состоявшимся результатом – созданием художественного текста, книги жизни.

§ 3. Мир православия в «Жизни Арсеньева»

«Жизнь Арсеньева» относится к тем произведениям художника, которые исследуют феномен человеческой жизни и судьбы на отечественном материале. Герой-повествователь здесь не свидетельствует «за весь род человеческий», он говорит от своего имени – Алексея Арсеньева, он живет в определенных и конкретных обстоятельствах и укоренен в определенной – православной – культуре. И потому реальность духовного здесь утверждается не только в общем мифообразе человеческой жизни, через универсальные символы и категории[172], но и в совершенно конкретном, по-человечески волнующем сюжете постепенного вхождения героя в мир православной религиозности.