Проза поэта

Так прозывалась жизнь на Жигулевских горах у иных молодцев, сбежавшихся от крепостного рабства в вольные приволжские края.

Вырывали эти молодцы подземелья в горах и жили там звериной жизнью.

Рычали. Скрежетали зубами, если чуяли врага. Бросались с большими чугунными кистенями, с печеночными ножами, с копьями, с пищалями. В живых никого не оставляли. Лезли на рожон. Сами гибли.

Хвалились всяким дурным. Величали себя чугунниками, истыми разбойниками.

Знали чугунники про Степана Разина, но жили своей жизнью – только разбойной, лютой, чугунной.

Песни пели лишь те, что жили на деревьях, и то редко – по праздникам, а прочие давали зарок не помнить слов. В веселые минуты чугунники лаяли, ревели по-медвежьи, ложились на бок и катались под гору, бегали на четвереньках, выворачивали пни, ели со шкурой зайцев и сырых рыб. Ели траву, ягоды, землю, кору. Весной опивались березовым соком и грызли заговорные ведовские корни от сглазу, от напастей, от болестей, от рожна. Верили чугунники в талисманный чугун. Знали только одну свою песню, чугунную:

Чугунное житье!
Ношу кривой татарский нож,
Индийское копье.
Раскинул, ловок и хитер,
Я на сосне шатер.
И хохочу! Хочу кричу!
Точу топор и жгу смолье.
В четыре пальца просвищу
Шарахнется сова, –
Забьет крылом – седьмым веслом.
Людей не вижу – не ищу,
И выплюнул слова.
Мы-м мычу, ядреный вол лугов.
Морковное жратье.
Повесил на рога врагов.
Шершавый ствол – старуха мать.
Пошел – жую рябину –
Сучье ломать. Ядрена мать-земля.
Чугунное житье!

А пуще всего чугунники верили в ведовство.

Среди них ведуны и ведуньи таинственно вершили свои ведовские дела, нагоняя вокруг страх и тревожную загадочность судьбы человеческой.

Особенно прославилась у чугунников киевская ведунья, будто прилетевшая с ветром из Киева.

Киевская ведунья поселилась в дупле у Молодецкого Камня.

Ходили слухи про нее разные. Кто говорил, что у нее только один глаз на лбу и птичий нос, кто будто видел ее летающей по ночам над Волгой белой птицей с долгим хвостом, кто будто слыхал, как она плачет на берегу, призывая суженого.

Но все знали, что ее ведовство отменное, верное. Все наветы ее и все предсказания сбывались неотступно.

Однажды к чугунникам приехал тайно знатный гость Степан Разин.

И захотелось Степану увидеть киевскую ведунью, погадать о судьбе своей мятежной.

Ровно в полночь глухую подошел Степан к дуплу, постучался бодажком.

Высунулась киевская ведунья из дупла, взглянула на Степана, узнала его, обрадовалась, стала звать к себе в дупло. Полез Степан в дупло, а там дыра в землю со ступеньками. Спустился Степан в просторное подземелье. Диву дался от красоты около.

Все стены и потолок были изубраны яркопестрыми шелковыми тканями. На тканях травы-коренья висели. На полу ковры пестрились с подушками. В одном углу красночерная птица сидела, и огромные глаза ее синим огнем горели.

В другом углу теплился светильник.

Взглянул Степан на ведунью – видит: стоит перед ним стройная, смуглокожая с чернобархатными глазами красавица и смеется белым, теплым смехом.

Долго и близко смотрел Степан на киевскую ведунью. Потом сел на узорную подушку.

Ведунья трижды обошла Степана вокруг.

И когда обходила, Степан заметил, что стан у ведуньи изломно-гибкий, а голые ноги смуглы и подвижны.

Удивленный Степан сидел отуманенный чарами ведуньи, ждал слов, потому что сам не знал, что можно говорить и – главное – нужно ли ему говорить.

Ведунья достала кубок, налила зеленого до краев зелия, положила травы, прикоснулась губами к зелью, и, смотря прямо в глаза Степану, стала говорить:

– Меня зовут Лебедия. Прилетела я к твоему сердцу и села на причаленку прислушаться. Твою судьбу узнать атаманскую, твои деньки сосчитать разгульные. Чую я глазами души правду сущую. А и ждет тебя слава великая заморская, да и тяжкий конец. И тому тяжкому концу поможет одна царица. Две царицы будут у тебя. Одну ты загубишь, а другая – тебя. Берегись этих баб, опасайся. На! Выпей за долю свою кровавую! Забудь о царицах, а то обидишь меня кручинную, одинешенькую Лебедию. Пей!

Вздрогнул Степан. Выпил кубок до дна, вскинул кудрями, любовно взглянул на ведунью и бодро, легко вздохнул.

– Эх-ма! Да нешто и впрямь я затуманился о дорогах своих всеравношных. Али я не за молодость, да не за хозяйку выпил крепкого зелия. Стану гостем, коль приятен.

Ведунья налила еще один кубок зелия. Отпила сама и подала Степану.

Степан разом осушил.

Лебедия обвила его шею нежными голыми руками:

– Возьми гусли и пой, а я буду слушать и любить твою судьбу атаманскую. Степан пел: