проза. жизни

 — Как ты уродлива сегодня! — вдруг сказал Мефистофель, посмотрев не меня поверх очков — Что с тобой?

Он вынул из кармашка лупу и принялся разглядывать меня самым тщательнейшим образом:

 — Ухо обожжено...

 — Да, потому что она стонала.

 — Левый глаз испорчен кровоподтеком...

 — Да, потому что она была красива.

 — Правый отсутствует вовсе...

 — Да, потому что она усыпляла меня поцелуями.

 — Ребра. Вероятно, поломаны. Плечи в синяках...

 — Да, потому что она ласкала мое тело.

 — Ты только посмотри, что стало с твоими пальцами!!.

 — Да, потому что она пригласила меня внутрь.

 — Ноздри порваны по краям...

 — Да, потому что она истекала ароматом тюльпанов.

 — Мертвенно-синие губы...

 — Да, потому что к губам она так и не прикоснулась.

 — Эта любовь оставит от тебя руины, старуха. А ведь я — предупреждал!

 — Да. И мне придется рождать для себя иной фасад, заново белить портики и шлифовать колонны. Что же мне делать, мессир!?

 — Это все пустяки. Я раздумываю, где доставать для тебя свежее сердце, живую печень, чистые легкие, сытую кровь?

 — И душу.

 — Вот как!? Ты пользуешься моим расположением, меркантильная сволочь. А где же предыдущие четыре? — Мефистофель сунул в рот ложку мороженого и, дурачась, вспенил его на губах.

4.

Он вытер губы салфеткой и, свернув ее корабликом, сказал:

 — В основе всех ваших подвигов лежит жажда половых наслаждений.

 — Ну, это вы загнули, мессир. А как же жажда славы? Денег? Власти, наконец?

 — Твои стихи принесут тебе славу, ибо ты сможешь возбуждать множество женщин. Твоя слава принесет тебе богатство, и ты сможешь покупать множество женщин. Твои деньги принесут тебе власть, и ты сможешь покорять множество женщин.

 — Нет-нет, мессир. Мне нужна только одна женщина. Мне нужна моя возлюбленная. И стихи я буду слагать только ей, и только для нее куплю ожерелье из черного жемчуга, и только она покорится мне однажды. Дождливой грохочущей ночью, когда все вокруг будет содрогаться нам в такт!...

 — Эка ты возбудилась! — улыбнулся Мефистофель — Гарсон, пожалуйста, холодного нарзану!!

5.

 — Я хочу родить. Зачать в самой глубине и выплеснуть на свет. Вы станете отцом моего сына, мессир?

 — Вероятно, мне придется, — Мефистофель перемешал овсянку, добавил масла, надкусил бутерброд.

 — Ребенок будет лучшим моим творением. Все стихи, недорощенные мысли покажутся мне мусором. А любовь к нему затмит прошлые раны, романы и увлечения.

 — М-м, кому ты собираешься посвятить лучшее творение?

 — Своей Возлюбленной, мессир. Она не может писать, она не может иметь детей. Я посвящу сына ей.

Мефистофель рассмеялся в голос, зачерпнул кабачковой икры и с видимым наслаждением вылизал ложку.

 — Почему же Вы смеетесь, мессир? Надо мной?

 — Не над тобой. Но скажи мне, что ты будешь делать с черновиком, если шедевра не получится? И согласишься ли делить славу со мной в случае успеха?

6.

 — Мессир, скажите, Любить — это ремесло?

 — Угу, — ответил Мефистофель, срезая с яблока тонкую ленточку кожуры.

 — ... или талант?...

 — Угу, — повторил он снова, и вторая зеленая завитушка упала на блюдце рядом с первой.

 — Или гений?...

 — Угу, — произнес Мефистофель в третий раз, неуклонно полосуя серебряным ножичком глянцевую обложку.

 — ... и существует ли абсолютный гений в любви?..

 — Угу, — он не поднимал на меня глаз.

 — ... и каков же он? что он?...

 — Хм, — Мефистофель рассек плоть.

 — ...если он гениален, то, пожалуй, любое сердце ему удастся согреть, зажечь, оплодотворить, влюбить в себя!.. — я хитро заулыбалась.

 — Что это ты себе вообразила? Гений в том, что ему удастся согреть и оплодотворить, не влюбляя, — он бросил мне в ладони обнаженный плод.

7.

Мефистофель ворвался этим утром ко мне в комнату пятнистый и прекрасный, как фавн. Примостился на краешке канапе. Свил ноги гибкой петлей. Достал из сумочки чизбургер и уставился на него.

 — Твой тиран умер вчера. В Венеции. Ешь спокойно, — сказала я ему, улыбаясь.

 — Да, мой бог умер вчера. Теперь тело Вацы не нужно ни голоду, ни душе. — Мефистофель опустился на колени и заплакал, как русалка.

8.

 — Вот тебе загадка: в моей жизни было три прекрасных женщины. — Мефистофель, вероятно, только что возвратился с ночной пирушки. Он был откровенен и стариковски-слезлив. — Представь себе, все три умерли от язв. Первая — от язвы желудка, вторая — от язвы на нижней губе, третья — от сердечной язвы. Третья любила меня так сильно, что заболела. Теперь скажи мне, кого из них тебе жаль больше? — Мефистофель крепко выжал в чай лимонную дольку.

 — Конечно же, последнюю, мессир, ведь она?..