проза. жизни

Так нестерпимо хотелось выпить ее, расплескать по лицу тонкой смоляной пленкой, прикоснуться губами к избалованным горячим барханам. Так несбыточно… Тихо и медленно Сашины бедра разомкнулись, разлетелись в стороны двумя щепочками. Она принимала меня с каким-то, почти забытым мной, самоотречением первого раза. И странный страх, бесконечная благодарность смешивались во мне нещадно. Нежные спутанные перышки царапали руку, отталкивая своей первобытностью, завлекая, затягивая пальцы все глубже. Я уже тонула в Саше, купалась в нежных упругих латах ее, и дыхание мое опережало сердце, и я взрывалась с каждым новым моим движением, с каждым новым ее глотком.

Это продолжалось мгновенно и бесконечно, это было смертью Феникса. И когда Саша выгнулась под моими пальцами, замерев полукругом, внутри уже заваривались желания, молодые, так и неисполненные. Мы лежали тихо в нашем взмокшем убежище. Капельки дыхания текли по полиэтиленовым стенам, сонно и бережно, как медленный дождь…

Когда я проснулась утром, Саши, конечно, уже не было. Вы ожидали чего-то иного? Наверное, я тоже…

Пятое сентября — послезавтра. Сашка еще ни о чем не знает.

Буколики

 Сады в Гефсимании хороши на удивление. Сочная шелковая трава, деревья, полные жизни. Здесь очень приятно гулять днем, отдыхая под кронами платанов. А ночью, когда все пропитывается прохладой и тягучей росой, здесь хорошо думать вслух. Мне нравится вот так разлечься на траве, вытянуть ноги, разжать кулаки и лежать, покрываясь серебристым лунным загаром.

С рассветом все изменится, но у меня есть около часа, чтоб ни о чем не беспокоиться и просто помолчать.

За последнее время я говорил так много, что растерял смысл слов. Приходили люди, усаживались вокруг меня и слушали, слушали. Конечно, такое внимание льстило мне: преданные глаза, приоткрытые рты… Они просили меня помочь им выздороветь, и я делал это с легкостью и удовольствием. Люди передавали мое имя из уст в уста, потому мне были рады в любом городе. Почти все верили, что я — сын бога, и почитали за честь приблизиться ко мне.

И только однажды в свалке людских лиц и бед я увидел то, что искал, наверное, всегда. Не моргая и не щурясь от солнца, на меня смотрели два черных масляных глаза. Спокойно и трезво разглядывая мою одежду, пыльную и поношенную, мои грязные волосы и коричневые от глины и дорожного навоза ступни.

Почему-то мне стало неловко, слова продолжали мучительно бежать из моих губ тонкой струйкой и, в конце концов, иссякли. Народ начал расходиться. Ко мне подвели пятерых слепцов, которые верили, что я смогу избавить из глаза от пелены и двух калек-хромоножек, умоляющих наладить их высохшие колени. Смоляные глаза тоже не спешили, смотрели, как я исцеляю слепых, как хромые выпрямляют ноги и принимаются опробовать новую походку, приплясывая от восторга. Я боялся ошибиться, сделать что-то не так, посмотреть в сторону, зацепившись своим взглядом за их взгляд. Наконец, все закончилось. Я остался один с исцелованными руками, совершенно изможденный.

«Иисус, — окликнули меня ровные большие губы, — почему ты говоришь, что ты бог?» «Потому что я твой бог», — ответил я губам.

«Почему говоришь, что любишь нас?» — тот же звенящий голос, уже покрывшийся пушком юности. «Потому, что я люблю вас» — произнес я, обрекая себя на безвластие.

«А ты любишь меня, Иисус?» — рот выговаривал слова четко и округло, а от того более наполняя их собой. Я не знал, что мне ответить этому рту, ибо я любил его, только его. И желал его, как может желать измученный жаждой мужчина глотка хрустальной родниковой воды.

«Ты любишь меня, Иисус?» — рот придвинулся ближе, немного нападая на меня. Я снова ничего не сказал. Тогда сильные губы схватили мой молчащий рот и принялись терзать его, пытаясь вызволить из уставшего языка ответ.

Я задрожал и ответил «Да», царапая неуместным голосом нежное небо. Я полюбил его в тот вечер с ощущением, что люблю всю свою жизнь. Он не верил, что я — бог и всегда смеялся в ответ моим увещеваниям. «Ты — бог? — говорил он и обхватывал мои плечи — я не верю этому! Ты б уже умер от стыда и отвращения за то, что создал такой несовершенный мир!» «Ты — бог?? — он падал на траву, молодой и сильный язычник — тогда почему ты не можешь любить, кого захочешь? Почему ты боишься молвы и часто отводишь глаза??»