Проза

— Это о тёще, — угадывал Луговской.

— А это о реке Хуанхэ, — угадывал генералиссимус.

Однажды мэтр — видимо, принял больше обычного — стал ни с того ни с сего читать нам Вергилия на память и по латыни. На его беду, я на это занятие привел своего сокурсника Константина Левина. Это имя вряд ли знакомо любителям поэзии — при жизни Левина не печатали, после его смерти вышла небольшая книжечка стихов. Но зато в свою антологию «Строфы века» Евг. Евтушенко поместил десять его стихотворений — даже больше, чем Луговского.
Костя был в семинаре Василия Казина, и я подбивал его перейти к Луговскому, дескать, занятия проходят веселей. Перед армией Костя проучился год в медицинском институте и помнил кое-что из латыни. Едва Луговской прервался, как вслед ему задекламировал Костя, и все поняли, что тот и другой несут абракадабру.
Луговской обиделся:

— Молодой человек, что вы себе позволяете?! И вы, мои ученики, ему верите? Хорошо, в таком случае устроим третейский суд. Я немедленно позову сюда своего друга — соседа Бориса.

Поскольку речь шла о Пастернаке (тот жил этажом выше), все, кроме меня, закричали:

— Позовите, Владимир Александрович, позовите!

— Сейчас позвоню ему, — хорохорился Луговской и даже начал набирать номер.

— Не надо! — взмолился я. Мне казалось, что позвонить Пастернаку — все равно что потревожить Господа Бога.

— Ну не надо так не надо, — смилостивился Луговской и вышел из комнаты. Когда он вернулся, кабинет напоминал школу мушкетеров. Семинаристы сорвали с ковра холодное оружие, принялись фехтовать и лишь чудом не разнесли вдребезги безделушки на письменном столе и книжных полках. У мэтра, от удивления едва не выпала челюсть, но то ли по добродушию, то ли от выпитого он лишь беспомощно улыбался.