Проза

Мы, дети XX века, отравлены метафорой, и даже у Пушкина мы прежде всего помним: «Нева металась, как больной, в своей постели беспокойной…» Но если придет замечательный новый поэт, который будет писать просто и рифмовать «папа — мама», но это будет прекрасно, — то дай ему Бог.

— В 80-е годы у вас появилось много стихотворных эссе (жанр нераспространенный и мало кому дающийся). Лучшее из них — «Иннокентий Анненский», оно стоит литературоведческой статьи.

Пастернак, Маяковский, Ахматова
От стиха его шли и шалели,
От стиха его скрытно богатого.
Как прозаики — от «Шинели …

Зарывалась его интонация
В скуку жизни, ждала горделиво
И, сработавши, как детонация.
Их стихи доводила до взрыва.

…Может, был он почти что единственным,
Самобытным по самой природе,
Но расхищен и перезаимствован,
Слышен словно бы в их переводе.

В этих стихах вы очень точно ставите проблему Анненского, но не отвечаете на вопрос — почему он, такой самобытный, пришел к читателю лишь через продолжателей?

— Возможно, и не стоило мне писать это стихотворение, если я тут до конца на вопрос не отвечаю… Но дело вот в чем. Всякий поэт, в глубоком смысле, популист.

— Популист при Боге!

— Да. Поэт не должен писать так, чтобы было понятно только ему и его близким. Анненский, как Хлебников, нашел очень много нового. Но сами темы его были чрезвычайно камерные и узкие (при глубине и высоте духа). Несколько его стихотворений достойны стать хрестоматийными — «Среди миров, в мерцании светил…», «Петербург», «Старые эстонки», «То было на Валлен-Коски…». Я понимаю, что нельзя это вводить как термин, но есть в поэзии фактор обаяния. Видимо, манкость (можно сказать и так) Анненского была недостаточной для широкого читателя. Он слишком узкоинтимен.

Вообще же, мне сейчас трудно рассуждать о популярности в поэзии — в наши дни она близка к нулю. Или даже к минусу.

— Однако поэты не опускают руки и (на мой вкус, порою слишком сознательно и форсированно) пытаются завоевать публику сызнова. Так, нынче в язык «новой поэзии» прямо-таки хлынула непечатная прежде лексика, грубейший сленг, матерщина… Корни этой тенденции и ваше к ней эстетическое отношение?

— У меня были две знакомые: одна пела матерные частушки, и это было прекрасно, все веселились, смеялись, а когда пела другая, почему-то становилось стыдно. Для первой это было естественно, а для второй — нет. Перечитаешь любимых поэтов и понимаешь: если талантливо, то все хорошо, бездарно — все плохо!

— А кто у вас самые любимые поэты?

— Первый любимый поэт был Некрасов. Любил я его лет до десяти, а потом горько разочаровался…

— А за что любил и почему разочаровался?

— Любил за звучность и песенность, за грусть и тоску… А следующий любимый поэт был Маяковский — читал я в детстве и Светлова, и Асеева, но по-настоящему полюбил Маяковского.