Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Более осторожно можно задаться вопросом, не объясняется ли отсутствие в рассматриваемый период попыток формализовать организационное устройство Навигацкой школы тем, что такая формализация не была нужна самому Курбатову. Его влияние в школе было основано на личном доступе «прибыльщика» к государю, на его отношениях с влиятельными сановниками, такими как Головин и Меншиков, и на имевшихся у него возможностях распоряжаться ресурсами Оружейной палаты и расставлять на ключевые позиции своих клиентов. Наличие таких неформальных механизмов контроля способствовало консервации существующих моделей распределения ресурсов и полномочий, сложившихся иерархий и отношений как внутри школы, так и между школой и ведомствами, которым она была подчинена. Когда же мы все-таки находим в эти годы какие-то попытки формализовать организационную структуру школы, зачастую оказывается, что они обусловлены личными интересами тех или иных игроков, а не какими-то потребностями «модернизации». Так, попытки британских учителей добиться назначения особого должностного лица в школе «для надсматривания и управления <…> у тех наших наук <…> чтобы тех учеников, которые будут, в подобострастии держать», были связаны со стремлением придумать должность для Андрея Кревета. Когда же Курбатов отстранил Кревета от школьных дел, подобная должность оказалась не нужна, и более о ней никто не вспоминал.

Вскоре после передачи школы под управление Приказа воинского морского флота (не позднее 1707 года) разграничение обязанностей между учителями было, однако, официально закреплено изданным от царского имени указом. Магницкому предписали ведать учеников, «которые пребывают учением в арифметике даже до навигации, а как они из того учения выдут, таковых отсылать без всякого у себя задержания в вышнее учение к учителям иноземцам Андрею Фархварсону с товарищи», но при этом Магницкий и Фархварсон должны были самостоятельно вести учет посещаемости и успеваемости учеников и переписку с флотским начальством308. Иными словами, указ фиксировал полную самостоятельность Магницкого, а организационно – наличие двух обособленных и никак друг другу не соподчиненных «школ». В данном случае формализация и бюрократизация управления выливались в укрепление автономии Магницкого и, тем самым, в кодификацию традиционной модели учебного заведения как совокупности отдельных «школ», то есть автономных учителей-«мастеров».

Глава 3 МОРСКАЯ АКАДЕМИЯ И «МНИМЫЙ БАРОН БЕЗ ВСЯКОЙ ДИПЛОМЫ»

Барон Жозеф де Сент-Илер, появившийся в Санкт-Петербурге словно из ниоткуда в 1715 году и сразу же возглавивший Морскую академию, долго оставался фигурой загадочной: историки могли лишь предполагать, кем он был и чем занимался до прибытия в Россию. С одной стороны, созданная им школа быстро превратилась в ведущее учебное заведение петровского государства. Как писал ганноверский дипломат Фридрих Христиан Вебер, «не было ни одной знатной семьи в пределах обширной Российской империи, которая бы не обязалась выслать в эту академию сыновей или других родственников в возрасте от десяти и даже до восемнадцати лет <…> так что в этой академии собран сейчас весь цвет русского дворянства»309. Поскольку прозорливый государь доверил французу столь важный проект, историки по умолчанию предполагали, что Сент-Илер должен был быть опытным морским офицером, возможно, даже адмиралом. С другой стороны, учитывая конфликтный характер Сент-Илера и его скорое увольнение с русской службы, возможный вклад француза в развитие академии оценивается обычно довольно скептически.

И действительно, сомнения касательно личности барона оказались вполне обоснованными: детальная реконструкция его биографии на основе вновь обнаруженных архивных материалов не оставляет сомнений, что основатель Морской академии был, называя вещи своими именами, настоящим самозванцем и авантюристом, каких немало видел XVIII век. Но, несмотря на это, именно он внес ключевой вклад в создание данного петровского училища и во многом определил его облик. Пример Сент-Илера напоминает нам, насколько эфемерной была в ту эпоху грань между «самоизобретением» (self-fashioning) и самозванством, между интриганством и серьезной работой по построению новых институций и как легко могли предприимчивые дельцы изобретать и перекраивать свою идентичность, перешагивая при этом через социальные и географические границы310.