Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

С другой стороны, известно, что Остерман вообще весьма интересовался вопросами образования, что видно в том числе и из списка книг, которые хранились в его библиотеке, одной из самых обширных в России того времени. На его полках стояли работы Эразма Роттердамского и Джона Локка, не говоря о множестве других педагогических трактатов521. В 1720-х годах Остерману было поручено руководить обучением будущего императора Петра II; программа обучения, составленная под его руководством в 1727 году и официально одобренная Верховным тайным советом, отражала, в том числе, и его знакомство с этой обширной литературой. Программой предполагалась детальная, почасовая регламентация учебной недели, включая установление определенных часов для занятий иностранными языками, древней и новой историей, географией, математикой и танцами. В самом начале документа формулируется и педагогический принцип, положенный в основу расписания: «часы к наукам и забавам всегда переменятца имеют». По словам Дж. Л. Блэка, в этой программе отразился «запрос на правителя нового типа <…> В ней подразумевается характерное для нового времени представление о том, что успешными правителями не рождаются – успешных правителей создают, обучая их приемам властвования»522. Интерес Остермана к педагогическим теориям и проблемам морального воспитания хорошо согласуется и с обширными связями этого сановника с пиетистскими кругами, и с той поддержкой, которую он оказывал в 1730-х годах еще одному образовательному прожектеру, тесно связанному с пиетистами в Галле, архиепископу Феофану Прокоповичу523. Учитывая интеллектуальные симпатии Остермана, ему должна была казаться привлекательной и педагогическая модель, реализованная в Сухопутном шляхетном кадетском корпусе (см. следующую главу); вполне возможно, что он способствовал созданию этого учебного заведения в 1731 году и даже приложил руку к разработке его регламентов. Судя по всему, именно Кадетский корпус Остерман рассматривал как модель для преобразования морских училищ. Примечательно, что, когда Адмиралтейство предложило ввести для гардемаринов униформу по образцу гвардейских полков, Остерман отверг эту идею и распорядился вместо этого скопировать кадетский мундир524.

Неудивительно поэтому, что именно Остерман неоднократно обращается в 1730-х годах к вопросу о реформировании Морской академии. В своем недатированном меморандуме («Записка для памяти») сановник не только призывает «распространить школы в империи» вообще, но и прямо декларирует намерение «учредить штат для Морского кадетского корпуса, дабы оный приносил пользу»525. Иными словами, Остерман намекает, что морские училища были до сего времени недостаточно благоустроены, и дает понять, что только в достаточной степени регламентированное учебное заведение способно приносить пользу. В меморандуме 1740 года, обращенном к правительнице Анне Леопольдовне и излагающем программу нового царствования (в котором он надеялся играть ключевую роль), Остерман уже прямо настаивает, что «ничто государству так не нужны, как хорошие школы». Он особенно подчеркивает, как важно, чтобы ученики этих школ «в них ежедневно по часу пристойно и основательно поучаемы были, чем должны они Богу и верховному правительству», что послужило бы со временем «к сильному искоренению злобы». Что касается подготовки именно будущих моряков, то Остерман полагал, что «при морской академии небесполезны бы были некоторые новыя учреждения»: он припоминал, что «начал, было, прежде при [Воинской морской] комиссии об оной сочинять проект, который отыскав, не премину всеподданнейше представить»526.