Прозрение Аполлона

Как ни искал молодой чекист Еремин Денис Денисычев портфель, так и не нашел. Мало что все поле оглядел, где у них на рассвете баталия вышла с бандитами, он еще и с краю леса пошарил, в том месте примерно, куда нырнул Алешка Гундырь, сматываясь от бахолдинского отряда.

Возвращаясь ни с чем к скирде, где ожидали его товарищи, Еремин рассудил так: значит же действительно уволок Гундырь портфелик, раз нигде его не видать. У него, у Еремина, глаз вострый: пожалуйста, такую мелочь, очки разглядел в стерне, а чтоб портфель не разглядеть – тьфу, не может того быть! Уволок, значит, собака… Факт, уволок! Но с другой стороны, – продолжал рассуждать Еремин, – на кой ляд бандиту пустой портфель понадобился? Непонятная и даже таинственная петрушка… Надо б товарищу Бахолдину обрисовать, не кроется ли тут какая политическая хреновина и не пощупать ли этого очкастого интеллигента на предмет выяснения его действительной личности… Мало ль что в мандате значится «научный сотрудник», – нешто их фальшивых не бывает, мандатов-то?

Но портфель и в самом деле унес Алексей Иваныч. Откуда ему было знать, что в нем чернильница да тетрадка; он, как и милиционер Тюфейкин, полагал, что в портфеле «казенные суммы» имеются обязательно: господин солидный, очки золотые – не порожним же едет, в самом-то деле! А кроме того, Алексею Иванычу и времени не было, чтобы раздумывать да выбирать. Не чемоданы же… С ними не вот как разбежишься, а бежать, по всему судя, надлежало как только можно шустрей, жеребец рухнул, Пупок с кучером побиты, зевать не приходится. Ладно, что в деревне сапоги офицерские успел переобуть. Жмут маленько, ну да ничего… Выручай, мати-царица небесная, Миколай-угодник!..

Сунув за пазуху портфель, схватил винтовку и, петляя по полю, как травленый заяц, кинулся Алексей Иваныч к лесу. Раза три злодейка-пуля вжикнула над ухом, у самого леса картуз к чертовой матери сбило, на лету ухитрился поймать. Но, слава те господи, пронесло, целый и невредимый вскочил в лес, а тут – на, поймай поди…

Моховым болотом, по кочкам, хватаясь за ветки ольшин, что твой куличишко, проскакал версты две, до самого Жукова городища, и тут только сел у ручья передохнуть, запалился.

А солнце уже на полдуба взошло, ласково, радостно, сияющими пучками лучей просвечивало между частыми стволами деревьев. В тишине сидел Алексей Иваныч, дышал тяжело, слушал веселый щебет птиц и гулкие удары своего сердца. И не радовался ни птицам, ни солнышку, ни даже собственному спасению своему. Злоба его душила: так влопаться! Четвертые сутки гонялись за ним чекисты, висели, чисто гончие у волка на хвосте… И вроде бы предчувствие было – не ехать по этой дороге, дать крюка, сторонкой обогнуть окаянные скирды. Но в деревне, куда перед рассветом заскочили со станции, обнадежили, будто ушел Бахолдин на Татарку, что видели будто его там.

А он поверил… ах, шалопут!

Тихо. Солнце уже не сквозь стволы – в ветках запуталось, смеется. Чего ж то ему так чудно? Что прижук Алешка середь болота, как обложенный бирюк?.. Что двошит, как кобель запаленный, только что с языка не течет?.. Ух, взять бы да пальнуть по этому небесному фонарю, как давеча на станции… Чтоб во всем мире темнота сделалась, чтоб всё на свете перемешалось, перепуталось со страху, один он надо всеми, как царь и бог… «У-гу-гу! – кричал бы во тьме. – Спужались, ссукины дети! Он, Алешка Гундырь, ишшо вам, сволочам, покажет, почем сотня гребешков!»

Остыл малость, отдышался. Почуял – за пазухой что-то мешается, под груди давит. А-а, портфель! Ну-ка, ну-ка… Так и этак вертел, дергал блестящий замочек – не отмыкается. Опять злоба подкатила, осерчал, хотел было винтовочным прикладом трахнуть, сломать к чертовой матери, но одумался: вещь полезная, начальственная, еще, как знать, может, и сгодится…

Тут надо поподробней рассказать про Алексея Иваныча, он стоит того. В те горячие, суматошные дни из этаких вот много произросло бурьяну-чертополоху по России мужицкой, еще не осилившей разумом, до конца, что же такое Советская власть, чего она хочет и что сулит, да и сколь правдивы и надежны ее посулы. Из этаких-то вот и выходили бесчисленные, разных мастей бандитские атаманы, всякие там батьки Ангелы да батьки Колесниковы… Дело понятное, когда какой-нибудь мироед, куркуль, верно угадавший в молодой Советской власти смертельного своего врага, погибель свою, берется за обрез и подымается на войну против Советов. Тут – зверь, серый зубастый разбойник, загнанный в угол овчарни, видящий надежду на спасение в одном: отбиваться. Зубами, когтями, коварством, силой, обманом, любыми средствами, только отбиваться. Дело понятное и когда какой-нибудь сельский грамотей, крепкий, впрочем, средний хозяин, начитавшийся эсеровских брошюрок и сам себя называющий эсером, идет на бой с большевиками: яд умелой пропаганды едва ли не сильнейший из всех, существующих в природе…

Но вот этот Алексей Иваныч, Алешка Гундырь, как его окрестили односельчане…