Прозрение Аполлона

Темная, черная, вся в звездах-зернах, предосенняя ночь. Нет-нет да и упадет из мрака, царапнет по черному куполу крохотная золотая пылинка и исчезнет на полпути к земле, к камлыцкому лесу, где в неглубоких сырых землянках хоронится от милиции пустой, неприкаянный народишко – дезертиры, зеленые, как их называют в деревне. Где, прилепившись к самой опушке, едва угадывается в мглистых потемках крохотный сиротский домишко и смутно белеют вздетые на плетневые колья старые конские черепа…

Где такой между двумя людьми негромкий идет разговор:

– Я, бывало, все угольком рисовал, – тихо, ровно, как все глухие, говорит Павлин. – Все как есть стены замарал… Ну бабаня и бранилась же! Потом дядя Афоня мне книжку где-то раздобыл, атлас называется: на одной стороне всякие земли, моря, а другая чистая. И карандаши разноцветные. Двенадцать карандашей – ах, и хороши же!

– Это какой же Афоня? – Денис Денисыч тоже, как и Павлин, тихонько говорит, близко наклонясь к уху мальчика.

– Да какой-такой – Тюфейкин, который милиционер. Он, правда, баскаковский сам, да тут всех знает. Он и папашку моего знал, они вместе на германской служили. Сказывал, как папашку при нем, на его глазах, снарядом убило. А мама при родах померла, одни мы с бабаней…

Вздыхает Павлин. И – странное дело – Денис Денисыч не видит его лица в темноте, но чувствует: синим огнем горят Павлюшкины глаза.

– И как это красками малюют, сроду не знал. А тут – хлоп! – взялись мужики барина грабить. Вижу – картины тащут, ах ты, господи! Бабаня мне: не ходи, мол, детка, нехорошо, грех… А я: какой грех, думаю себе, не хлеб ведь, не худоба какая, картины же! Враз побег на барский двор, набрал картинок, какие помельче – большие-то все растащили, ну, домой уж было наладился, глядь – в мусоре, в стеклах битых, вроде как сундучок махонький, на крючочки замкнут, валяется… Это, думаю, пожалуй, грех брать, дай погляжу только… Откинул крючочки – ах, мать честная, да ведь это ж краски! И кисточки в сундучке всякие, и баночки с маслом… Вот с энтих-то пор все красками больше, уж так-то занятно!

– Ну, а те картинки, что набрал на барском дворе, – понравились?

– Да сперва-то дюже понравились, а потом… – Павлин усмехнулся, замолчал.

– Что ж – потом?

– Скучные какие-то показались. Неправда в них.

– В чем же неправда?

– Вот я вам, Денис Денисыч, скажу, не смейтесь только. Ну, взять хоть бы траву, деревья, небо. Или, допустим, лицо. Там, на тех, на бариновых картинках, – одно в одно: раз трава иль дерево – значит, ровное, зеленое… Все равно как крыша на школе. А небо – голубое. Лицо – розовое, тельное. А ведь это неправда. Трава та же, допустим. В ней и золотинка, и голубинка, а дунь ветерок – так вся сединой и подернется… Верно ведь? А если лицо? Вот я пришел когда, открыл дверь, гляжу – у вас от света из двери одна щека красная, а другая, что в избу повернута, с зеленцой… А тельного-то и вовсе нету! Не просвечивает даже. А может, это все я неверно говорю? Может, мне только мстится так, а на поверку если, так по-другому? Нет-нет да такая ж тоска возьмет, – э, дурак неученой, лапоть! И куда тебя, шутоломного, несет! Беда, Денис Денисыч, не знаю я ничегошеньки… Ну, читать, писать, ну, арифметика, и шабаш! Все. Мало… А мир-то – вон бо-о-ль-шой какой… Одних звезд ух сколько! И ведь где-то люди тоже, поди, живут, да? Ах и весело же! Во-о-он, видите, аккурат над кривой березой, Лебедь-созвездие, во-о-н, верхняя-то слева звездочка как блестит… Чего б там людям не жить, верно? А то вон еще Сириус… Ну, ярче этой и нету, что ж за красота!

– Послушай, – оторопел Денис Денисыч, – откуда ты все это знаешь?

– Откуда! – смущенно засмеялся Павлин. – Да все оттуда, с барского двора. Книжку подобрал – трепаная-растрепаная, про планеты разные, про звезды. Там черная-черная такая карта – звездное небо. Я все по ней искал и много нашел. Их, созвездия-то, ух и трудно искать! Название, допустим, Лира, а на лиру ничуть не похоже. Ну, я все-таки разыскал эту Лиру – во-он, видите, где колодезный журавль…

Рано утром, чуть только солнце из-за леса показалось, ввалился милиционер Тюфейкин.

– Давай сбирайся, товарищ Легеня! – крикнул с порога. – Скачу на станцию, дело есть… Так что в тарантасе, тентиль-вентиль, барином со мной поедешь!

Распрощался Денис Денисыч с Павлином и Егорьевной, как с родными. Оставил свой адрес городской, велел, чтоб обязательно да поскорей приезжал Павлюша, а уж он, Денис Денисыч, все устроит – и с ученьем, и с жильем.

– Да ведь как, сударь, поскорей-то, – сказала Егорьевна, кончиком платка утирая набежавшую слезинку, – как поскорей-то? Собрать ведь надо малого – сапожонки там, пальтишку какую-никакую… Не в лаптях же ему в губернию ехать, право… К покрову, сударь, не раньше, как к покрову…

– Ну, к покрову так к покрову, – согласился Денис Денисыч и отправился в обратный путь.

Доехал он хорошо, без приключений.