Прозрение Валя Ворона (СИ)

   Но вот какое дело: взрослые, в том числе в приюте, не говоря о любимых матушке и тётеньке, всё время твердили о том, для чего делать то или иное. Или не делать. А в приёмной семье никто никогда даже не обмолвился, для чего Вальке учиться или почему нельзя водиться с другими детьми. Словно бы у него не было завтрашнего дня и вообще будущего.

   В голодной и не всегда вольной жизни в нём всегда прорастало что-то новое, как травинки в стыках уличной брусчатки: чему-то учился, что-то узнавал. А в этом доме, наоборот, убывало. Ушла Потычиха, когда-то надоевшая до смерти. Сейчас Валька обрадовался бы ей. Он уже не мог оживить свой рисунок, хотя всякий раз, как брался за рисование, просто молил об этом.

   Исчезали силы, желание жить. Валька просыпался на хрустких от крахмала простынях и не знал, для чего встретил новый день.

   Прошёл почти год. Его одежда и обувь стали свободными, словно бы он носил всё на размер больше. Или усыхал от какой-то болезни.

   Однажды он заметил, как из хозяйственного строения, которое располагалось во дворе, вышел знакомый грузный мужчина, оглядел дом через плечо, поднял воротник и быстро вышел в калитку ограды.

   Валька обладал замечательным вниманием: только глянул и запечатлел, как на картине нарисовал. Так вот, это был один из воспитателей приюта для неимущих и беспризорных детей. Что ему здесь было нужно?

   Через некоторое время из строения вышла сестрица матушки Алёны Степановны. Валька уже нахватался разных представлений о жизни и смог бы уверенно сказать: меж этими двумя не было того, что называют романом. От них веяло ненавистью. Более того, почудилось, что из глаз женщины изливались на белые щёки чёрные потёки, их подхватывал ветер и забрызгивал всё вокруг этой чернотой. А мгла в очах названой тётки не исчезала, становилась гуще, словно бы через них в этот мир заглядывало что-то чуждое.

   Утром Валька попросился на прогулку, несмотря на мелкий дождик. Его неохотно отпустили с горничной.

   Высокая рыжая надзирательница не отходила от него ни на шаг, оттесняла от пристроя в сторону клумб. Но Валька недаром побывал в приюте и научился коварству и терпению.

   Он стал быстро, как только мог, ходить вокруг горничной, вроде как играть с нею. И, улучив момент, нацепил её юбки на железный крюк, торчавший из вазона с чахлыми цветами. А потом стремглав бросился к воротам.

   Горничная с недовольным криком кинулась следом. Да вот беда - юбки затрещали. Но это её не остановило. Валька развернулся и подбежал к ней, попытался помочь. Да где там!

   Горничная, ругаясь на чужом языке, освободила свою одежду от крюка и крикнула:

   - Мальчику нужно сейчас же домой!

   У Вальки были другие планы, но он подчинился.

   Потому что успел увидеть в прореху часть ноги. Между краем чулка, доходившим до середины тощей икры, и каких-то тряпок с кружевами он заметил чешуи. Такие же, какие были у глотошной, которая поубивала детей его слободы.

   Вот оно что... Скорее всего, и у других обитательниц такие же лапы. Теперь понятно, почему в этом доме он чувствует себя словно при смерти. Только выйдя на улицу, начинает свободно дышать и ясно думать. Так и должно быть, ведь он находится в логове лихоманок, прикинувшихся женщинами. Из дома они расползались по городу, слободам, да и, наверное, по всей губернии. Собирали смертную дань и возвращались.

   Только зачем им нужен он, сирота Валька Воронцов? Хотели бы сгубить, давно бы сгубили.

   И что здесь делал приютский воспитатель? Неужто лихоманки принимают облик мужиков тоже? А может, он у них на посылках или в помощниках.

   В голове у Вальки складывалась детская сказочка о злодейках, которые умерщвляют народ, но её вытесняли мысли о своей жизни. Если предположить, что его вечное недомогание связано с тем, что лихоманки тянут из него силу и здоровье, то нужно выяснить, когда это случается. И как всё происходит.

   Но ни одной мысли не появилось, потому что все обитательницы сторонились его. Днём он был или с учителями, или с одной из лихоманок на прогулке. Или сидел у себя в одиночестве. А ночью? Так сладко и крепко он никогда прежде не спал. Вдруг в этом-то и секрет?

   И Валька стал думать, как обмануть надзирательниц и не уснуть.

   Вечером его потчевали разведённым в молоке толокном - для сил и здоровья. За тем, чтобы он выпил кашицу, наблюдали все: от приёмной матери до экономки. Выход был один: выпить и тут же освободить желудок.

   Валька стал хвататься за живот - крутит, мол, сил нет. Когда пошли к ужину, выпил два стакана воды. А после, хватив махом толокна, подскочил с плачем: ему срочно понадобилось в нужник, который для него был устроен на первом этаже, рядом с чуланом.

   Там Валька и освободился от толокна. Вернулся к столу, но позволения уйти не получил. Пришлось сидеть и наблюдать, как матушка и тётушки по крошке отправляли жаркое в рот. На тарелках почти не убывало.

   Всё вокруг понемногу менялось: чешуи покрыли лица и руки лихоманок, в углах чистенькой столовой повисли кудели паутины, скатерть оказалась дырявой и ветхой, фикус в углу - веником, воткнутым в кадку.