Пруд гиппопотамов

Нефрет знала этот тон, хотя Эмерсон никогда не применял его в разговоре с ней. Губы задрожали, глаза наполнились слезами. Чрезвычайно трогательное выражение. Интересно, не тренировалась ли она перед зеркалом?

Эмерсон выглядел таким виноватым, как будто ударил её, но не отступал ни на йоту.

– Ты беспокоишься за брата, Нефрет, но в этом нет необходимости.

Её беспокойство (если именно оно явилось причиной возражений), возможно, было излишним, но я подумала, что лучше убедиться самой. После обеда, прежде чем переодеться в рабочую одежду, я направилась в комнату Рамзеса.

Рана зажила хорошо. Тем не менее я приняла меры предосторожности, добавив несколько дополнительных слоёв бинтов и надёжно закрепив их.

Мы не пытались незаметно ускользнуть; наш пункт назначения скоро станет известен охранникам. Мы надеялись скрыть только нашу цель – по крайней мере, пока. Когда мы вернулись, рабочие сидели вокруг костра. Громовой рык Эмерсона поднял их на ноги, и Абдулла бросился навстречу нам.

– Это ты, Отец Проклятий?

– Если вы подумали, что это кто-то другой, почему, к дьяволу, не попытались окликнуть его? – разозлился Эмерсон.

– Будь благоразумным, Эмерсон, – вмешалась я, когда Абдулла шаркнул ногами и отвёл взгляд. – Они только что закончили свою первую трапезу за день и впервые выпили воды с момента восхода солнца. Следовало предупредить тебя, что мы приедем, Абдулла.

– Чёртова религия, – пробурчал Эмерсон.

Мы поднялись по ступенькам, держа свечи в руках. Должно быть, снизу это выглядело невероятно красиво – линия мерцающего огня, медленно поднимающаяся в темноту. В последний момент Эмерсон смягчился и позволил Абдулле пойти с нами.

Я думаю, что это было молчаливым извинением за грубые замечания о религии, но наш старый друг пригодился. Сила и острота зрения Абдуллы с годами уменьшились, но он оставался самым опытным реисом в Египте. Вдвоём с Эмерсоном они быстро соорудили из досок, которые захватили с собой, сходни, установив их над завалами щебня до проёма. После того как Абдулла заглянул внутрь, они с Эмерсоном обменялись неразборчивыми фразами, а затем Эмерсон повернулся к Рамзесу.

– Он считает, что безопасно. Вперёд.

Рамзес бросился по сходням и вставил голову и плечи в отверстие.

– Чёрт побери, Рамзес, – прорычал любящий отец, – ты ничего не придумал лучше, чем нырнуть с головой в тёмную дыру? Зажги свечу и, ради Бога, постарайся не поджечь себя или какие-либо легковоспламеняющиеся предметы, с которыми можешь столкнуться.

– Я огорчён тем, что пренебрёг свечой, сэр. Волнение преодолело мою привычную осторожность.

– Ха, – отозвалась я. – Продвигайся медленно, Рамзес, и не переставай говорить.

– Прошу прощения, мама. Правильно ли я тебя расслышал?

Не думала, что я когда-либо отдам подобный приказ, но сейчас я была не в настроении реагировать на своеобразный юмор Рамзеса.

– Вы слышали меня, молодой человек. Не дальше шести-восьми футов после входа. По мере продвижения детально описываешь, что видишь и как себя чувствуешь.

Держа свечу в вытянутой руке, Рамзес уже залез в туннель почти целиком. Его «Да, мама» отозвался искажённым эхом.

– Минуту, – приказал Эмерсон. Видимая часть Рамзеса – его нижние конечности от колен и до стоп – покорно замерли. Эмерсон обмотал верёвку вокруг левой лодыжки мальчика и натянул её. Комментариев от Рамзеса не последовало. – Давай, – сказал Эмерсон. – И не прекращай говорить или, по крайней мере, шуметь. Если твой голос умолкнет более чем на тридцать секунд, я вытащу тебя оттуда.

Мы собрались вокруг подножия сходней, и отблеск свечей падал на лица, столь же серьёзные и взволнованные, как и моё. Уолтер успокаивающе обнял Эвелину, чьи расширившиеся глаза устремились на отверстие, в котором исчезли ноги Рамзеса.

Последний жест Эмерсона продемонстрировал тем, кто ещё не знал, насколько опасным было это мероприятие. Небрежно вырытый туннель может рухнуть. Воздух в глубинах – чьи масштабы пока неизвестны – оказаться ядовитым. Список возможных опасностей был слишком длинным, чтобы сохранять спокойствие, и верёвка вокруг лодыжки Рамзеса могла стать единственным шансом, если вдруг мальчик столкнётся с одной из них.

Должно быть, даже Рамзесу было трудно постоянно говорить в этом замкнутом пространстве, и пыль забивала рот и горло, но он выполнял приказ. По мере того, как Рамзес продвигался дальше, становилось всё труднее понимать его слова:

– Раскрывается… – одна фраза, затем – саван мумии… – и, громко и ясно – бедренная кость.

– Предполагалось, что он обнаружит кости, – негромко бросила я Эвелине, пытаясь ослабить её очевидную тревогу.

– Мне всё равно, что он говорит, пока продолжает говорить, – прошептала Эвелина. – Как далеко он прошёл, Рэдклифф?

Эмерсон посмотрел на верёвку.

– Менее трёх метров. Медленное продвижение с...