Пруд гиппопотамов

– Могу ли я попросить разрешения вернуться в Луксор со своими новыми друзьями? – спросил Кевин, одаряя сияющими улыбками мисс Мармадьюк, с трудом сдерживавшую смех, и сэра Эдварда, отвечавшего каменным взглядом.

Так что всё устроилось, и пока Кевин деликатно провожал Гертруду по трапу, Эмерсон схватил сэра Эдварда за руку.

– Мне нет нужды повторять вам, – сказал он, – что фотографии, которые вы делаете во время моей работы, не должны продаваться или показываться кому-либо без моего разрешения.

Лунный свет мерцал в светлых волосах молодого человека и позволил мне наблюдать за тем, как он застыл.

– Нет, сэр, нет нужды, – отрезал он. – Спокойной ночи, профессор, миссис Эмерсон.

– Ты обидел его, Эмерсон, – заметила я, наблюдая, как удаляется разгневанный сэр Эдвард.

– Бережёного Бог бережёт[163], Пибоди. О’Коннелл насядет на него, не успеют они оттолкнуться от причала.

– Похоже, ты прав, дорогой. Очень разумно с твоей стороны подумать об этом.

Удовлетворённый этим незначительным комплиментом, который так ценят мужья, и который я стараюсь применять как можно чаще, Эмерсон подал мне руку и повёл в нашу комнату. Разговор на общие темы не возобновился до более позднего часа, когда я вернулась к мысли, на которую меня натолкнули вопросы О’Коннелла.

– Я знаю твои методы, Эмерсон, и, конечно, полностью согласна с ними; но действительно ли явится нарушением этих методов один-единственный взгляд, брошенный в погребальную камеру? Я умираю от любопытства.

Я удачно выбрала момент. Эмерсон находился в прекрасном расположении духа.

– Сочувствую, моя дорогая. Мне так же любопытно, как и тебе, но это будет не так просто, как ты думаешь. Мусор за этой дверью – не то, что каменная крошка в преддверии. Камеру засыпало в результате частичного обрушения крыши, похожей на лестничный пролёт – ведущей вниз, как обычно и бывает в таких гробницах. Нынешние воры убрали часть мусора и укрепили свой туннель палками и досками…

– А ты-то откуда это знаешь? О, Эмерсон, как ты мог? Ты уже исследовал этот туннель. И не доверяешь мне!

Эмерсон немного смешался.

– Я только посмотрел, Пибоди. Всего несколько футов, насколько я мог видеть, держа свечу. Я не мог пролезть в клятое место, оно слишком узкое для меня.

– Но не для меня. Позволь мне попробовать.

Обняв меня, Эмерсон выразил своё нежелание разрешить это, добавив:

– Твои размеры и размеры туннеля, как мне известно, несовместимы. Ты бы застряла, Пибоди, уверяю тебя.

– А ты мог бы вытащить меня за ноги.

– С риском навредить твоей... э-э… твоей внешности? Ни при каких обстоятельствах, моя дорогая Пибоди. С этим справится Рамзес.

– Давид тоньше Рамзеса.

Когда Эмерсон не ответил, я промолвила:

– Ты продолжаешь питать сомнения относительно него. Это несправедливо, Эмерсон.

– Может быть. Но что он сделал, чтобы доказать свою преданность нам? Дважды Рамзес рисковал собой, чтобы спасти мальчика от смерти и от подозрения в гнусном преступлении. И всё же Давид продолжает настаивать на том, что не может сказать ничего, что помогло бы нам или объяснило бы, почему он якобы находится в опасности.

Из-за загруженности работой я не видела Давида в течение нескольких последних дней. Он всегда ходил вместе с нами к могиле, так как я считала, что там более безопасно, чем в одиночестве на дахабии, но он держался особняком, избегая всех, кроме Нефрет и Рамзеса. Из-за замечаний Эмерсона я чувствовала себя неудобнее, чем была готова признать, и решила поговорить с мальчиком при первой же возможности.

Возможность выдалась утром после появления мистера О’Коннелла. Мохаммед закончил строить лестницу накануне днём, и под руководством Эмерсона люди принялись за работу, чтобы поставить конструкцию на место. До завершения этой процедуры мне было нечем заняться, а О’Коннелл, проснувшийся ни свет ни заря, наблюдал за процессом с блокнотом в руках, поэтому я разыскала Давида.

Вдоль основания холма располагается множество незаконченных и не раскопанных могил. Подобно раннехристианскому отшельнику, Давид выбрал одну из них в качестве убежища. Он (или Рамзес с Нефрет) обустроил её настолько удобно, насколько возможно – кусочек циновки на земле, кувшин с водой, несколько корзин. Давид сидел на циновке на корточках, работая молотком и зубилом над чем-то, что держал между колен. Когда он увидел, что я приближаюсь, то внезапно содрогнулся, словно пытаясь спрятать этот предмет. Однако скрыть его не удалось, так как он был размером с мои сжатые кулаки – скульптурная голова в древнеегипетском стиле. Я видела только заднюю её часть, похоже, с каким-то головным убором.

– Доброе утро, – ласково сказала. – Рада видеть тебя занятым, Давид. Практикуешься в ремесле?

– Доброе утро, Ситт Хаким, – последовал неулыбчивый ответ. – Надеюсь, вы сегодня чувствуете себя хорошо? Надеюсь, вы крепко спали.

Слова произносились с особой тщательностью, и их формальность заставила бы меня улыбнуться, если бы я не боялась обидеть мальчика.

– Спасибо, я спала очень крепко и очень хорошо. Я надеюсь, что и ты тоже. Могу ли я увидеть, что ты делаешь?