Пруд гиппопотамов

Я протиснулась мимо Эмерсона, застывшего от негодования в дверях. Если бы Кевин О’Коннелл не являлся «ведущим» репортёром самой сенсационной газеты Лондона, его, безусловно, можно было бы считать авторитетом в области археологии и деятельности семьи Эмерсонов. Наши прошлые встречи далеко не всегда приносили удовольствие, но дерзкий молодой журналист приходил мне на помощь достаточно часто, чтобы у меня сохранились к нему относительно добрые чувства. А вот чувства Эмерсона были совсем не добрыми. У него имелись веские причины ненавидеть Кевина в частности и журналистов в целом. Сообщения в прессе о деятельности моего мужа сделали его не то чтобы печально, но весьма широко известным читающей публике. (И нужно признать, что порывистый характер Эмерсона и опрометчивые заявления доставляли читателям незаурядное развлечение.)

– Добрый вечер, Кевин, – поздоровалась я. – Почему так долго? Я ждала вас вчера.

– Bedad[155], я на двадцать четыре часа опережаю «Миррор»[156], – возразил Кевин. И на два дня – «Таймс». Ах, но сколько же друзей передо мной? Мистер и миссис Уолтер Эмерсон! Я надеялся догнать вас, но вы оказались слишком быстры для меня. Мастер Рамзес – в какого ладного красавца вы выросли! А мисс Нефрет – конечно, это вы, поистине наслаждение для глаз!

Эвелина подошла к нему.

– Мистер О’Коннелл, не так ли? Я рада возможности поблагодарить вас за прекрасное письмо, написанное нам после… после потери ребёнка. Ваши выражения сочувствия были крайне учтивы и трогательны.

Лицо Кевина приобрело розовый оттенок, жутко контрастировавший с рыжими волосами. Избегая моего ошеломлённого взгляда, он шаркал ногами и бормотал что-то неразборчивое.

– Хм-м, – промычал Эмерсон уже помягче. – Ну ладно, ладно, присаживайтесь, О’Коннелл. Но не думайте...

– О нет, сэр, я никогда не думаю. – Кевин, оправившись от смущения по поводу того, что у него обнаружились инстинкты джентльмена, подарил Эмерсону нахальную усмешку. – Я не собирался нарушать ваше уединение, но абсолютно случайно наткнулся на миссис Уилсон в Каире, и когда она сказала мне, что у неё есть несколько посылок для вас, я предложил доставить их, поскольку всё равно уезжал тем же вечером; и, очутившись здесь, естественно, не мог удалиться без…

– Да, безусловно, – перебила я. – Спасибо, Кевин. Мы должны покинуть вас на некоторое время, но оставайтесь на ужин, если у вас нет других приглашений. Нет? Я почему-то так и думала. Усаживайтесь. Я пришлю Махмуда с закусками.

Я хотела вернуться к Кевину как можно быстрее, поэтому вместо купания удовлетворилась быстрым ополаскиванием в тазу и сменой одежды. Стоя за мной у умывальника, Эмерсон ворчал:

– Тебе не нужно было приглашать его, Амелия. Мы не можем свободно разговаривать с клятым журналистом.

– Сэр Эдвард и мисс Мармадьюк присоединятся к нам, и мы не сможем говорить свободно в их присутствии. Настало время решить, как бороться с прессой, Эмерсон. Ты не мог не знать, что публичное упоминание о королевской гробнице вызовет значительный интерес.

Голый до пояса и капающий, Эмерсон потянулся за полотенцем.

– Я уже общался с представителями прессы. И хочу продолжать в том же духе.

– Ты не можешь запугать английские и европейские газеты, как поступил с тем юным бедняжкой в Каире.

– Я и пальцем его не тронул, Пибоди.

– Ты ревел на него, Эмерсон.

– В жизни не слышал, чтобы существовал какой-либо закон, запрещающий… э-э… громко говорить. – Эмерсон уронил полотенце на пол и критически осмотрел меня. – Пибоди, ты предлагаешь появиться на публике в неглиже? Это одеяние...

– Это моё новое чайное платье[157], Эмерсон. А ты не собираешься переодеться на ужин? Сэр Эдвард будет в вечернем костюме.

– Нет, не будет. Я сказал ему, что больше никогда не хочу видеть его в этом наряде. – Эмерсон потянулся за чистой рубашкой. – Я должен предупредить его и мисс Мармадьюк, чтобы они ни словом не обмолвились о нашей работе. Это касается и тебя, Амелия. Говорить буду я. А теперь – марш в салон и присмотри за О’Коннеллом. Он, наверное, обыскивает мой стол.

Эмерсон явно впал в одно из своих властных расположений духа. Я всегда позволяю ему наслаждаться ими, если не чувствую, что его пора поставить на место, но сейчас в этом не было необходимости. Поэтому я покорно ответила: «Да, дорогой» – и была вознаграждена довольной улыбкой.

Кевин даже ради приличий не собирался притворяться, что не шпионил. Поднявшись, когда я вошла в салон, он принялся болтать:

– Какой захватывающий наряд, миссис Э. Вы, как всегда, само очарование. Это ваш последний перевод с египетского? Если позволите высказать мнение, то в нём не хватает обаяния ваших предыдущих работ. Какой смысл в пруде гиппопотамов?

– Вам придётся ждать публикации этой истории, – ответила я.

Кевин покачал головой и, подарив мне ухмылку лепрекона[158], протянул с нарочито преувеличенным акцентом: