Пруд гиппопотамов

– Я в долгу перед тобой, – пробормотал Эмерсон. – Но будь я проклят, если что-нибудь уступлю, Пибоди, пока не пойму точно, что уступаю.

– Как всегда, шутите, профессор, – усмехнулась Нефрет. – Вы знаете не хуже меня, о чём свидетельствует кольцо. Мисс Мармадьюк – шпионка и член банды, убившей мистера Шелмадина! Возможно, он и был сумасшедшим, но не безобидным. Его убили, чтобы помешать поделиться с вами сведениями, которые конкуренты мистера Шелмадина хотели сохранить в секрете от вас.

Рамзес прочистил горло.

– Есть ещё одно объяснение...

– Рамзес, – начала я зловеще.

– ... которое, я уверен, известно маме, и от упоминания о котором она воздержалась лишь потому, что поддразнивала тебя, отец, и ждала, когда ты сам предложишь его.

– Продолжай, – буркнул Эмерсон, искоса взглянув на меня.

– Да, сэр. Я уверен, что однажды вечером за ужином по замечаниям мисс Мармадьюк ты заподозрил, что она может быть последователем мадам Блаватской и теософов. Её реакция на предметы, которые я стал упоминать, подтвердила это впечатление. Мистическая книга на иврите под названием «Каббала»[153] и убеждения некоторых индуистских сект являются частью философских основ теософии.

– Мы уже установили её религиозные взгляды, Рамзес, – нетерпеливо перебила я.

– Так, – продолжал Рамзес, – но, как вам, конечно, известно, ещё одним важным принципом этой догмы является вера в реинкарнацию. «Эта жизнь» – только одна из многих, и поведение человека в нынешнем воплощении влияет на будущие жизни. Несомненно, это не просто совпадение, что человек, посетивший вас в Каире, заявил, что является реинкарнацией древнеегипетского жреца. Мы не можем быть уверены, что кольцо, найденное матерью, было тем же, что показывал ей Шелмадин. Может существовать два или более, как знаки отличия, которые носят члены тайного теософского общества. Если это так, Мармадьюк и Шелмадин могли знать друг друга, но не обязательно с преступными целями. В настоящее время, – закончил Рамзес, – нет достаточных доказательств для обоснования этой гипотезы, но она столь же разумна, как и любая другая, и я уверен, что вы все согласитесь.

Эмерсон снова повернул голову ко мне. Мы посмотрели друг другу в глаза. Наши губы раздвинулись. Мы произнесли хором:

– Я собирался предложить эту гипотезу сам.

– Она вертелась на кончике моего языка.

– Я так не думала, – призналась Нефрет. – Но гипотеза правдоподобна, и она подтверждается заявлением синьора Риччетти: существуют те, кто поможет нам, если сможет. Если теософы настолько безобидны и великодушны, как говорит Рамзес, то они…

– Великодушные люди гораздо опаснее преступников, – прорычал Эмерсон. – Они всегда могут найти лицемерные оправдания для совершения актов насилия.

За ним осталось последнее слово. Слуги начали подавать ужин. Кое-кто из них понимал по-английски, и представлялось целесообразным отказаться от этой темы.

За исключением подтверждения моей истории, Эвелина не проронила почти ни единого слова. Мне не терпелось услышать её теории, потому что я с большим уважением относилась к её здравомыслию. Однако и для неё, и для Уолтера день выдался тяжёлым, и я решила, что им лучше отправиться спать сразу после того, как мы допили кофе. Когда Эвелина последовала за хромавшим супругом к их комнате, я вручила ей бутылку жидкой мази.

– Судя по походке Уолтера, очевидно, что он не ездил верхом уже несколько месяцев, Эвелина. Завтра утром без этого лекарства он окостенеет, как мумия. Хорошо втирайте его, особенно в… э-э… нижние конечности.

Она поблагодарила меня и пожелала мне спокойной ночи.

Каюта была маленькой, кровать – узкой. Но я возлагала надежды на мазь.

9. ПОХОРОНЕН ЗАЖИВО!

Солнце едва успело подняться над горизонтом, когда я вышла из нашей комнаты, оставив Эмерсона в традиционных попытках справиться с утренним умыванием путём обильного обливания холодной водой себя и пола. Бодро шагая к верхней палубе, я миновала салон и, к своему удивлению, увидела, что Уолтер уже сидел там.

Он поднялся с улыбкой, согревшей его лицо.

– Надеюсь, ты не против, что я посмотрел твою работу, Амелия. Я знаю, что это дерзость, но не удержался, когда увидел, что ты переводишь «Апопи и Секененру».

– Конечно же, не против. – Я имела в виду его раннее пробуждение. Это плохо предвещало примирение, на которое я надеялась, и выражение его лица, хотя и любезное, как всегда, испытывало недостаток в неопределимых, но (на мой опытный взгляд) безошибочных признаках того, что (по моему опыту) следует за самим примирением.

– В последние дни пришлось пренебречь переводом, – продолжила я, скрывая своё разочарование. – Любопытный текст, согласен?

– Хочешь придумать окончание, как ты сделала с другими египетскими сказаниями?