Прыщ

— Тогда — всё! Тогда — конец! Дружину не выставить, в поход не идти, шапки не бывать, вотчину отберут, позор, бесчестье, ни на что не годен, под окнами христа ради просить…

— Не ной. Просто запомни: не всякая забота через бабскую потаёнку решается. Иной раз и головой подумать не грех.

— Да?! Правда?! И чего?

— И того. Цена — вот. Её ты и заплатишь. Но не нынче, перед походом, а после. Когда с добычей вернёшься. Пока же сделаем долговую грамотку.

— Эта… А если… Ну, меня там…

— Тогда ты — на небесах, и тебе все эти… пофигу.

Составили долговую грамотку. Первый официальный самостоятельно сделанный и подписанный документ в жизни Лазаря. Слуги утащили амуницию, набранная «с бору по сосенке» дружина Лазаря принялась примерять да осваивать обновки, явился Гвездонь, мы закончили с ним вчерашние дела. Он уже набирает гребцов, забрал лодку, скоро уйдёт.

Через пару дней уйдут и рати Тверские. Волга так интересно устроена, что вскрывается под Тверью и у Камышина почти в один день. А вот средняя часть отстаёт недели на две. Под Ярославлем, говорят, ещё лёд стоит. В моё время пришлось как-то идти Рыбинским водохранилищем в первую декаду мая. Очень неприятно было слушать ночью поскрябывание льдин по корпусу парохода.

У Гвездоня были ещё кое-какие дела на торгу, сходил с ним, и тут, разглядывая чашки — не хохлома совсем, но тоже интересно украшена, услышал за спиной знакомое, до боли родное:

— тама… эта… ну тама!

И слова, и голос знакомы. У меня хватило ума не дёргаться. Чуть позже просто глянул. Точно: у соседних рядов стоит Красимил, чего-то разглядывает, торговцу указывает. А рядом с Красимилом ещё двое мужичков. Такие… крепенькие. Невзрачные, не видные… Но по ухваткам… — ухватистые.

Оба-на! Я-то уже про дела смоленские и думать забыл. А вот родина меня не забыла. И это — правильно. Чтобы опаску имел, чтобы чуйку не растерял. Если от своих сумел отбиться — от ворогов завсегда отобьёшься. А то я обленился, расслабился, головой крутить перестал, поглупел. Чуть не попался.

Красимил здесь — для опознания. Он меня в лицо знает. А вот остальные… команда «ликвидаторов»?

Либо их всех резать… Тю, дурость. В городе?! Профессиональную команду «княжьих потьмушников»?! Ещё и неизвестно — сколько их. Либо сваливать быстренько и по-тихому. А как? А куда? Я-то думал отправить Лазаря в поход, да и пожить здесь в своё удовольствие. Ну, места посмотреть, ремёслам поучиться, в местной жизни разобраться…

Валить! Валить быстренько!

В усадьбе шли спешные последние приготовления к походу. Рада лежала, Лазарь пытался разорваться: научить свою «дружину» держать оружие, скомплектовать припасы и доложиться князю. Пришлось принять участие. Лазаря — в княжий терем, Рязана — к новобранцам, сам — по кладовкам. И — не маячить. Как скоро здесь Красимил «с сопровождающими его лицами» появится? О-хо-хо…

К вечеру, уже третий раз за день, из княжьего терема прибежал взволнованный Лазарь:

— Всё! Завтра в поход. Ура! Конюший дружину принял. Ура! А боярин Недота оружных не выставил, его самого в поруб кинули. Ура! На войну, на Бряхимов идём. Ура!

— Ты как дитё малое. Это ж война, а не забава. Там и убить могут, и покалечить. Вот принесут тебя из похода без рук, без ног. Не дай бог, конечно. И куда ты? Шапку-то оставят, а вотчину-то заберут. И как вы все? Бедовать-голодовать?

Рот раскрыл и замер. «Детство и юношество». Представление о войне… героическое. Комсомолка правильнее своему комсомольцу говорила:

   «Я желаю всей душой,
   Если смерти — то мгновенной,
   Если раны — небольшой».

Молодые — смерти не боятся. Просто не представляют её, не примеряют на себя. До первого боя, до первой крови. Ни увечий… «на всю оставшуюся жизнь», ни тяжёлых ранений с долгими, непрерывными, изнуряющими душу и тело, болями. Максимум — легкая красивая героическая повязка на лбу.

— Вот что Лазарь. Делать мне тут нечего, пойду-ка я с тобой в поход. Возьмёшь ещё двух ратников в свою хоругвь?

Он аж захлебнулся:

— Да я…! Да тебя…! Старшим поставлю! Главным командиром!

— Э, нет. Старшим десятником у тебя Резан идёт. Он людей собирал, учил, оружие раздавал. Ему и командовать. А мы с Суханом так, рядовыми. Поглядеть, повоевать, рядом постоять…

Парень обрадовался, аж засветился весь. Побежал хвастать матери. А Резан молчки кругами ходит, поглядывает — как мы вещички собираем. Потом позвал показать наши умения. Я-то… так себе. С саблей у меня… средне. «Огрызки» и вовсе не показывал. Сухан — тот «да». И с копьём, и с топорами.

Выдал по щиту. Скородел. Миндалевидные, деревянные, смолёные. В смысле — чёрные. Умбоны есть, а оковок нет. Ну и ладно. Для меня ещё на копьё расщедрился.

Чисто на всякий случай, как-то оно обернётся, отдал Гвездоню долговую грамотку. Ежели что — Акиму польза будет. Дед, поди, волнуется, с ума от тревоги сходит, весточки ждёт. Письмецо ему подробное написал. Иду, де, к Бряхимову, что да как — не знаю. Как-то мои там…