Прыжок с кульбитом и валидолом

— Весной Таня меня так закрутила-завертела, что кушать не мог. Какая тут учеба? Загулял, забросил все дела — и вылетел из института. Сразу же загремел в армию, а она, сука такая, ни на одно письмо не ответила. Быстро нашла мне замену, доброжелатели сообщили моментально…

— И что ты предлагаешь? — насупился Антон.

— Пока что просто подумать, покопаться в моих воспоминаниях, — навязывать собственное мнение не хотелось, пусть парень сам осмыслит новую данность. — А вот Тамара мне часто писала теплые письма. Вроде бы ни о чем, милые пустяки, а как приятно…

— Тамара очень теплая, — согласился Антон. — Как это звучит по-армянски: «ачкерт канчерт, айрум ен индз айрум хокис».

— Ай, молодец, — я чуть не прослезился. — Переходят к тебе мои воспоминания… По-русски песня звучит так: «глаза твои зовущие сжигают меня, сжигают душу». Помнишь, что было первого мая?

— Конечно, первомайская демонстрация, — удивился глупому вопросу Антон.

— Шел в колонне с Тамарой? — уточнил я.

— Да, конечно. Забыл, что ли? Мы пели и танцевали.

— Антон, это моя первая женщина… — начал я.

— Нет, это моя первая женщина, — возразил он. — У нас это случилось первого мая!

— И у нас первого мая… — я вздохнул. — Слава богу, хоть в этом между нами нет разногласий.

Мои туманные рассуждения не смутили Антона:

— Ты сейчас о чем? Собираешься к Тамаре идти вдвоем?!

— А почему нет? — я гнул свою линию. — Мне стыдится нечего.

У каждого человека в жизни есть важные вехи.

И момент, когда юноша становится мужчиной, забыть сложно. По крайней мере, я запомнил крепко эту дату: первое мая 1971 года.

На Первомайскую демонстрацию я пошел в колонне гипсового завода. Отец звал с собой, однако парторгу гипсового завода невозможно было отказать — тот велел прибыть обязательно, с гитарой или гармошкой. Я выбрал гитару.

Толик-баянист вышагивал с баяном наперевес, я бил по струнам гитары, а между нами в чудесном сарафане приплясывала Тамара, обладательница волшебного голоса. Впрочем, демонстрантам музыкальное сопровождение требовалось несильно, они сами горланили громче любого духового оркестра.

По колонне постоянно передавали бутылки и стаканы. Лучезарно улыбаясь, Тамара подношения пригубливала, я чаще отказывался, а Толик глотал словно чайка, все подряд. Под конец демонстрации он наклюкался до такого изумления, что перестал попадать в ноты. Пришлось мне гитару отдать Тамаре, чтобы самому вооружиться баяном — не для игры, а ради сохранности инструмента.

Результат вышел печальнее, чем ожидалось — без баяна Толик потерял ориентацию в пространстве. Он стал спотыкаться, мямлить что-то непонятное и вообще, тормозить хуже моего нынешнего домашнего интернета. В конце концов, в колонне нашлась Толикина жена, которая утащила это тело домой.

Заводчане покидали плакаты и транспаранты в подъехавший грузовик, что означало конец официальной части. Сдавать баян Толика мы воздержались, отошли в сторону. А народ стал сбиваться в кучки, дабы, озираясь, пошелестеть там деньгами — праздник только набирал обороты.

— Зайдем ко мне? — предложила Тома. При улыбке очаровательные ямочки на щеках так и притягивали взгляд. — Бросим инструменты, зеленого борща поедим. С утра сварила, с мясом и курочкой.

В Строительном переулке Тамара снимала «квартиру», которая оказалась хатенкой на две малюсенькие комнаты. Она с гордостью показала мне «зал» и крохотную «спальню». Кухня с прочими удобствами, естественно, размещалась в садике.

— А вот здесь у меня пристроена собственная баня, — она распахнула низкую дверь. — Прямо из прихожей вход, представляешь? Очень удобно.

Нагнув голову, я шагнул следом.

— Чего застыл, Тоша? — Тамара обернулась, делая шаг назад. — Застежку сзади расстегни… И быстренько раздевайся, такого пропотевшего за стол не пущу!

Все дальнейшее происходило как в тумане. Тамара избавилась от одежды, помогла мне стянуть штаны — я тормозил, как собственный интернет и Толик на демонстрации вместе взятые. Гибкая и тонкая, Тома ловко скользила по баньке, готовясь к помывке. Потом она поочередно вылила на нас несколько тазиков теплой еще воды, намылилась сама, и принялась обихаживать мое восставшее достояние.

— Ого, — восхитилась девушка. — Нас не сломишь, не нагнешь!

Вот на этом месте банного процесса я позорно оконфузился — выстрелил частой очередью, как зенитный пулемет по низколетящим целям.

— Мы не успели начать, а ты уже кончил, — весело удивилась Тома, снисходительно улыбаясь с высоты своего опыта. — Да не хмурься, это горе не беда. То ли еще будет. Ну-ка, полей на спинку…

Лицо горело стыдом, однако предаваться горю было некогда — я полил, куда велели. Она вдруг повернулась и поставила новую задачу: мыть ее везде-везде, причем очень тщательно. Я начал выполнять команду, когда неожиданно оказалось, что организм восстановил полную боевую готовность. Тамара это тоже подметила, и объявила помывочный процесс завершенным. Завернувшись в полотенце, она потащила меня показывать свою спаленку.