Прыжок с кульбитом и валидолом

— На музыканта наезжаешь, — без спроса влез в разговор я. — Это косяк.

В нынешние времена еще действовали правила, то есть понятия. Одно из них запрещало забижать музыкантов. Это считалось постыдным делом, во всех смыслах моветон. Беспредел пресекался строго, «люди» могли «спросить». И хотя слово «наезд» прозвучало внове, Гвоздь прекрасно понял смысл. От Антона он ожидал растерянности, заверений в вечной дружбе и, как следствие этого, песню. В знак покорности и унижения.

С другой стороны, в случае прекословия, он был готов к силовому варианту. Загасить пацана проблемой для него не представлялось.

Но вот достойного отпора, со спокойной уверенностью и насмешливой улыбкой, он вообразить не мог. Конечно, Гвоздь не жил в девяностые, когда каждый мог попасть на счетчик или стрелку. Я попадал, и да ну его нафиг, этот грустный опыт.

— Чего?! — набычился Гвоздь. — Рот закрой, коза!

У забора в кустах подозрительно шуршало, Тамара разгневанной ланью раздувала ноздри. Антон, не оставляя мысли о примерке «с правой руки», восхищенно присвистнул — такой наглости от себя, то есть меня, он не ожидал.

Тем временем я продолжил:

— На понт берешь? Маруху не тронь! Ты, Гвоздь, берега попутал.

— Фильтруй базар, фраер, — пробормотал он, скрывая растерянность.

Я не стал развивать эту тему.

— Под кем ходишь, Гвоздь? Косяка ты упорол, завтра у Гоши добазарим по теме.

— Гоша твоя подписка? — был бы стул, Гвоздь бы сел.

— Завтра, Гвоздь, — увлекая за собой девушку, я обогнул застывшую преграду.

Перед калиткой дома Тамара заметно выдохнула.

— Знаешь, какой он козел? — прошептала она.

— И знать не хочу, козел он или петух гамбургский, — отрезал я. — А вот отношения с Гошей проверить следует.

Тома щелкнула выключателем, во дворе зажглась лампочка дворового фонаря. И сразу стала заметна мужская фигура, таящаяся под яблоней. Не раздумывая, я поднял с дорожки половинку кирпича и метнул в темную фигуру. Нормальный человек не будет прятаться в чужом дворе, а ненормальный сейчас пожалеет о глупой засаде.

Фигура явственно хрюкнула, потом булькнула, валясь на колени. Ухватив грабли, Тамара метнулась в тень.

— Сережа, что ты здесь делаешь?! — послышался удивленный вскрик.

— Кто это? — вооружившись лопатой, я подошел ближе.

Прижав руки к животу, скрюченное тело тихонько стонало.

— Пезабольский Сергей, заместитель заводского парторга, — прошептала Тома. — Он меня замуж звал…

— И что?

— Теперь ничего! Я, дура, обещала подумать. А вчера Сережа намылился меня провожать с заявлением, что другим ухажерам ноги повырывает…

— Хорошенькое дело! — возмутился я. — Чужими руками жар загребать? Выходит, он подговорил Гвоздя здесь дежурить. А вдруг об этих фокусах парторг узнает?

— Не надо парторга… — Сергей Пезабольский со стоном поднялся, чтобы поковылять мимо нас на выход.

— Дед, а если бы убил? — пробормотал Антон.

— Мы на своей территории! — напыщенно произнес я. — Нечего тут в кустиках прятаться.

— Ага, хорошо тебе в голове рассуждать, — Антон обиделся. — А меня за это в кутузку засадят!

— И что? Нашел проблему, — отмахнулся я. — Вытащим.

— Как это? — поразился он.

— Есть способ, — не стал углубляться я. — Только на кошечках сначала потренируемся.

— Лапика не дам! — вскинулся парень.

— Ладно, Мусю возьмем в качестве космонавта, — спорить не стал. — Или дворнягу какую на огороде поймаем.

— Точно! Есть там одна шавка гнусная! Шастает и брешет по ночам постоянно. Лапик уже устал ее гонять.

— Антон, чего ты там замер? — Тамара распахнула дверь. — Пойдем, чаю попьем.

— Пойдем, — я ее обнял, поцеловал за ухом. Тома всхлипнула, прижимаясь, а на меня накатила волна нежности. Господи, как же мне ее не хватало эти сорок шесть лет… Умная, добрая, деликатная девушка. И горячая, как лань, и щедрая на ответную ласку… Нет, теперь все будет иначе. Не будет Тамара с утра до вечера горбатиться на этом заводе, чтобы в 1992 году остаться бабушкой у разбитого корыта. Спасибо Чубайсу, гореть ему в вечном огне, да сковородку раскаленную лизать до скончания веков.

До чая мы добрались очень нескоро, я просто обязан был перецеловать все части любимого тела. А потом старый конь в теле Антона показал Тамаре, где раки зимуют! Она и стонала, и кричала, закусив подушку, и пару раз, кажется, потеряла сознание. А когда я отвалился, девушка просто заплакала со счастливыми глазами.

— Так ты пойдешь замуж? — меня страшил положительный ответ. В прошлой жизни Тома решилась на этот шаг года через три, и брак оказался неудачным. Имя ее избранника в памяти не отложилось, но это был точно не Сергей Пезабольский.

— Знаешь, какое у него прозвище на заводе? — улыбнулась она сквозь слезы. — «Серый Пиздобол».

— Забавно, — усмехнулся я. — Прощай, Пиздобол, смотри футбол.

— Чего?

— Значит, не пойдешь.

Глава восемнадцатая, в которой необычное продолжается

День перевалил за половину.