Прыжок в длину

Ошеломленный предстоящей ему ликвидацией негодяйчика, Ведерников сам сделался очень уязвимым. Несколько раз он среди бела дня чуть не попал под колеса, причем в самом опасном случае это было такси, которое сам Ведерников и вызвал и почему-то ждал, стоя посреди проезжей части. Однажды, не обратив внимания на провисшую и втоптанную в слякоть заградительную ленту, Ведерников пошел по панели, над которой невидимые, но усердные рабочие чистили от снега мокро шуршавшую крышу. Единственно чудом плотный мякиш, звучно влепившийся в асфальт перед ботинками Ведерникова, не задел его склоненной, тяжкой думой обнесенной головы. Еще Ведерников стал невнимательно одеваться, плохо, неровно застегиваться; в результате он, представляя собою рыхлый кокон с уползающим шарфом, заполучил пренеприятную простуду, из-за которой в горле при кашле будто вспыхивал порох.

Изъятие из жизни Женечки Караваева, по сравнению с задачей отращивания ног, было делом реальным, земным. Но когда Ведерников, глядя перед собою в черную точку, стал обдумывать убийство практически, оказалось, что осуществить изъятие не так-то просто. Ведерников во всем, не считая жгучей паутины в животе, был обыкновенный человек и в жизни не видал не то что убийц, но и трупов. Те условные познания, что он почерпнул из книжек и киношек, были вполне бутафорские.

У Ведерникова имелось перед умозрительным книжно-киношным убийцей только одно преимущество. Ему не было нужды, как иному зловещему умнику, изыскивать отраву, не оставляющую следов в организме, и обеспечивать себе, посредством сложного фокуса, иллюзорное алиби. Ему было, честно, все равно, что станется с ним после. Ведерников сознавал, что его поймают, осудят и посадят, но видел свою тюрьму уже за пределами земной жизни и представлял ее себе так же условно, как современный человек мысленно видит ад. Ведерников полагал, что никто по нему не станет особо горевать. С Лидой теперь отношения сделались скорее враждебные, спиной друг к другу. Родного отца Ведерников так и не увидел, очень может быть, что его уже и вовсе нет на свете. Мать — вот она, конечно, испытает шок, ей будет не очень-то комфортно мотаться к сыну на свидания куда-нибудь в Мордовию, собирать посылки из бульонных кубиков и развесных конфет. Ведерников знал, что она стиснет зубы, наймет лучшего адвоката, подаст по порядку все возможные апелляции, из разрешенного веса передач не упустит ни грамма. Но общий контур ее отношений с сыном останется прежним, Ведерников ведь и так зэк, у него пожизненное. Кроме того, Ведерников вдруг догадался, что мать, как никто, поймет его поступок — и в душе сурово одобрит.

Однако реальное человекоубийство, как скоро осознал Ведерников, всегда пребывает не только в ведении исполнителя, но еще и под юрисдикцией рока. В сущности, жизнь всякого человека постоянно висит на волоске. Можно кого-то нечаянно пихнуть, а тот попятится, навернется с лестницы, сломает шею. А можно нанести объекту с десяток ножевых, но он, весь мокрый и липкий, толчками извергающий из дырок красное, окажется в реанимации и выживет. Чтобы грамотно переиграть рок, надо быть профессионалом: знать, куда бить, что пережимать, в какую часть туши и под каким углом всаживать нож. Ведерников ничего этого не знал и не умел.

По вечерам, в Лидино отсутствие, он копался в кухонных ящиках, перебирал чистые ножики: облитые пресным блеском, они были вялые, будто селедки, с тупенькими носами. Перспективней показался моток пожелтелой капроновой веревки с болтавшимися на нем бельевыми прищепками. Так и этак подергав предполагаемую удавку, Ведерников убедился в ее необычайной прочности, значительно превышающей прочность самого Ведерникова — не факт, что способного, накинув сзади петлю, удержать взнузданную, брыкающуюся, бьющуюся жертву и не сверзиться с протезов самому.