Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн

И Вайнер, чувствовавший направленное на него дуло, – достаточно было движения пальцем, пуля пронзила бы ему грудь, – Вайнер, видевший, что в этот миг его жизнь всецело находится во власти сумасшедшего, взвалил на Соню всю вину, чтобы спасти себя, принялся ее обличать и, не колеблясь, обрек ее бешеной мстительности Дембы.

– Этим я тебе обязан, Соня! – крикнул он. – Только ты во всем виновата. Сколько раз я говорил тебе… – Он прервал сам себя и обратился к Дембе: – Выслушайте меня! Клянусь вам, вчера ночью я совсем не знал, в каких вы с ней отношениях. Я не имел об этом понятия, она мне ничего не сказала. Правда это или неправда, Соня?

Соня не ответила. Но Вайнер, опасаясь, что Демба не поверит его клятвам, продолжал безостановочно говорить:

– Я никогда не интересовался ей. Но она ко мне приставала каждый день по десяти раз. Писала мне письма и записки, один раз на двенадцати страницах. Да. Вот как было дело.

Соня покраснела, сжала губы и потупилась.

– Разве это не правда? – крикнул Вайнер, чувствуя близость опасности. – Разве не мучила ты меня изо дня в день, чтобы я пришел к тебе играть в четыре руки? Разве не приходила ты за мной в университет, когда я был на лекциях? Только тебе я теперь обязан этим!..

– Довольно! – крикнул Демба.

Он вдруг почувствовал жалость к Соне, которая стояла безмолвно и давала Вайнеру осыпать себя упреками. Но Вайнера уже нельзя было сдержать.

– Разве это неправда? Не ходила ты за мной по пятам?..

– Да, это правда, – сказала Соня. – А теперь между нами все кончено.

– Да! Теперь между нами кончено! Да! Кончено! – кричал, озлившись, Вайнер, и голос у него срывался. – А теперь…

– Теперь – получай обратно свои деньги!

Соня рванула свою зеленую сумочку из крокодиловой кожи и швырнула Вайнеру в лицо узкую красновато-желтую тетрадку.

– Получай их обратно! – крикнула она. – Трус ты, презренный трус! Тьфу!

Круговой билет Вена – Венеция – Вена упал на пол. И в этот миг Дембе показалось, будто у него с сердца свалилась какая-то гнетущая тяжесть.

Весь день его преследовало и томило желание ухватить руками эту тетрадку, чтобы разорвать ее на клочки и вышвырнуть. Весь день терзал его страх, как бы не опоздать и не дать Соне увезти от него эту тетрадку. Весь день провел он в бешеной погоне за деньгами, которые бы помогли ему завладеть этой тетрадкой и уничтожить ее. Но деньги хитро и коварно прятались от него весь день. И теперь, вечером, когда он, упав духом и с пустыми руками, разбитый и побежденный, прокрался сюда, теперь эта тетрадь, предмет его ненависти и страха, валялась на полу, бумага без цены, которую он мог отшвырнуть в сторону ногой. Торжество его пришло само собой: он достиг того, чего желал весь день, – без труда, без борьбы он этого достиг, только потому, что руки его были спрятаны под накидкой.

Но вот, в довершение его победы, Соня приблизилась к нему. Это двойственное создание повлеклось к нему обратно потому, что он не цеплялся малодушно за свою жизнь, подобно Вайнеру, а взбесился ради нее и готов был совершить убийство.

– Пойдем, Стани! Уйдем отсюда, – сказала она тихо. – Да, ты был прав: он ничего не стоит. Пойдем отсюда, оставь этого труса!

Демба смотрел на Соню, испытывая чрезвычайное изумление. Какой дьявол подтолкнул его ради этой девушки весь день в исступлении носиться по улицам, лгать, воровать, просить милостыню? Она стояла перед ним, и он не видел в ней ничего, ничего, что могло бы сделать его радостным или печальным; она отдавалась ему, но он не чувствовал ничего: ни гордости, ни блаженного беспокойства обладания, ни страха утратить ее.

Он был ей пресыщен.

Что еще делать ему здесь? Чего ждать?

Он хотел уйти, но не мог. Любовь была мертва. Не умерла, о нет: околела, как больное, безобразное животное. Но ненависть жила, похоронить себя не давала, была сильна и велика и заставляла его довести до конца свою месть.

Оружие, которое он, как ему чудилось, держал в руке, сделало его своим рабом. Хмель власти его покорил, жажда убийства владела им и не выпускала его. Неужели ему уйти и подарить жизнь этим людям, чтобы они, чуть только он выйдет за дверь, опять принялись над ним издеваться и смеяться, как раньше? Нет, они не будут смеяться. Никто не выйдет живым из комнаты. Никто. И он представил себе, как с высоко поднятым револьвером станет перед этими тремя негодяями и начнет палить в их смертельно-бледные лица.

Он наклонился над столом.

– Теперь двадцать минут девятого. Я даю вам пять минут времени, господа, – сказал он, и голос его звучал ледяным холодом и такой страшной решимостью, что у него самого мороз пробежал по спине, так жутко было это мгновение. – Воспользуйтесь этим временем по своему усмотрению.

– Демба! Вы с ума сошли! Что вы собираетесь сделать? – закричал Хорват.

– У меня, в самом деле, нет больше времени, я очень сожалею, но меня ждут, – сказал Демба и тут же почувствовал досаду и раздражение от того, что у него так бестолково отнимали время. – Нет. Вы отсюда не выйдете. Назад! – приказал он. – Или я буду стрелять.