Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн

Но подвинулся вперед не намного. Трудно было пробраться сквозь толпу. Вокруг него послышалось раздраженное перешептывание, возникло волнение. Тюрлюпэн предпочел остаться, где был.

– Уйти? Почему же? – бормотал он. – Не моя вина, что меня неправильно осведомили. А уж раз я здесь, то церковь, надо полагать, существует для всех.

Но глаза герцогини были по-прежнему прикованы к Тюрлюпэну. Его тревога возрастала. Он отворачивал голову, пытался ускользнуть от ее взгляда. Внимательно рассматривал бронзовый барельеф над входом, колонны у стен, облицованные ляпис-лазурью, мраморных ангелов в левом нефе и венчание Марии над алтарем. У мужчины, стоявшего перед ним, рукава были в пуфах из желтого китайского шелка, а сосед слева был в синей ленте ордена Святого Духа.

Все это видел Тюрлюпэн, но в то же время чувствовал, что взгляд герцогини все еще устремлен на него, что она не сводит с него глаз. Тюрлюпэн пожал плечами. Должна же она, кажется, понять, что он теперь не может выйти отсюда. Как будто это так просто! Не Святой же он Дух, черт подери, чтобы воспарить над толпой и исчезнуть!

Вдруг Тюрлюпэн ощутил легкое прикосновение. На протяжении доли секунды он видел чью-то руку, скользнувшую по его плечу. Повернув голову, он взглянул в лицо тощему пожилому человеку, который тотчас же отступил от него на шаг. И в этот миг Тюрлюпэн заметил, что у него исчезла цепочка, та цепочка, которую он носил на шее, цепочка с медальоном, где нарисованы были портреты его и хозяйки.

«Воры»! – пронеслось у него в мозгу, и он ухватил за руку этого человека, а у того выразились на лице ошеломление, беспомощность и огорчение. Он не сопротивлялся, не пытался убежать, только поднял левую руку не то просительно, не то заклинающе.

И в это мгновение взгляд Тюрлюпэна упал на герцогиню де Лаван. Все еще стояла она сгорбившись, все еще взор ее был неподвижно направлен на него, но в ее окаменелом лице он подметил теперь выражение напряженной тревоги, страстного волнения, она смотрела на вора, смотрела на Тюрлюпэна и следила за происходившим между ними.

И под огнем ее глаз Тюрлюпэн выпустил руку, которую схватил. Человек тяжело перевел дыхание. Потом сделал шаг влево и в следующий миг исчез за колонной.

* * *

Четыре дворянина понесли фоб в подземелье, и толпа последовала за ними. Придя в себя, Тюрлюпэн увидел, что стоит один посреди просторного храма. И между тем как из-под свода склепа неслись звуки «In Paradisium»[23], Тюрлюпэн, ступая по гулким плитам, в глубокой задумчивости вышел на паперть.

Глава VI

Уйдя в свои мысли, Тюрлюпэн шел по узким извилистым улицам, которые ведут с площади Троицы на берег Сены. Он шагал, понурив голову и плечом стирая известку со стен. Не узнавал людей, встречавшихся ему, не замечал, что дождь промочил его камзол. Ничего не видел, ни на что не обращал внимания. В душе его звучал орган и раздавалось торжественное «Tedeum»[24].

Мечта и смутное предчувствие претворились в действительность. Он нашел свою мать. Она стояла перед ним, видела его, узнала его по белой пряди волос на лбу. Она не могла его позвать, дать ему какой-нибудь знак, только глаза ее говорили. Да, теперь он понимал немую речь ее взгляда: «Это ты? Возможно ли это? Действительно ли это ты? Где живешь ты и как зовут тебя, бедное мое дитя?» Несчастная мать! Она не могла простереть к нему руки, послушаться веления сердца, слишком много глаз было на нее устремлено. И не желая утратить его снова, заметив, что он собирается выйти из церкви, она послала своего слугу достать ей портрет вновь обретенного сына.

Только ли его портрет? Не идет ли теперь этот слуга следом за ним, чтобы разузнать, где он живет и что делает? Тюрлюпэну не нужно было даже оглядываться, он и без того знал, что человек, овладевший его медальоном, следует за ним, не теряет его из виду, – он это чувствовал, он слышал за собой шаги.

На мгновение Тюрлюпэн остановился. Ему было ясно, какое значение имел для него этот час. По дороге домой должна была решиться его судьба. Еще она зависела от него, он был ее господином, он имел возможность выбора: вести ли ему дальше свою прежнюю, привычную жизнь или решиться на новую, неведомую, которая представлялась ему сияющей и в то же время темной, необычной и все же предназначенной ему от рождения. И вдруг он осознал, что его прошлая жизнь изобиловала радостями и что он нашел свое счастье в цирюльне вдовы Сабо, которая любила его. Но он слышал ее голос, он стоял перед ней, прощаясь. «Госпожа Сабо, – слышались ему его слова, – будьте уверены, что я не перестану думать о вас. Мое решение ценить вас и впредь выше всех других женщин непоколебимо. Знайте, сударыня…»

На этом течение его мыслей оборвалось. Печаль овладела им. И тихо поднялось в нем желание, чтобы еще некоторое время все оставалось таким, каким было до сих пор.

– Он преследует меня, – бормотал он, робко поглядывая по сторонам, потому что оглянуться он не решался. – Ну, да уж ладно, пусть идет за мной, это еще не значит, что он меня поймает. Смешно! Я ведь знаю в этом квартале каждый угол.