Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн

Когда Тюрлюпэн появился в дверях, отвесив низкий поклон, граф фон Мемпельгард как раз начал произносить какую-то речь. Он откинулся на спинку стула, шпагу положив на колени, стакан с вином держа в руке, и громовым голосом воскликнул:

– У нас в Лотарингии дворянство отличается мужеством и благородством. Три моих сына, пять моих братьев, зятья мои…

– Я весь к вашим услугам, – сказал Тюрлюпэн, отвесив второй поклон, чтобы обратить на себя внимание.

– Мои зятья, мои соседи, мои друзья, – продолжал граф фон Мемпельгард, – все они возьмутся за оружие, если понадобится испытать их отвагу и верность, и двинутся на сборные пункты под звуки кимвалов, барабанов и труб, как велит лотарингский обычай.

– Ваш покорный слуга, – сказал Тюрлюпэн и отвесил третий поклон.

– Господин де Жослэн, – воскликнул молодой герцог, наконец-то заметив его, – я рад вас видеть. Клянусь честью, я уже стосковался по вам.

– Я против барабанов и труб, – произнес господин Лекок-Корбэй. – Мы должны действовать осторожно, тихо, осмотрительно, шаг за шагом, постепенно и последовательно. Начать мы должны с того, чтобы восстановить Верховный совет против кардинала, парламенты против Верховного совета, а население против парламентов. Вот мой план, и он, по-моему, хорош. Население должно высказаться за нас и перейти на нашу сторону. Затем мы можем перейти к тому, чтобы сделать волю кардинала предметом всеобщего пренебрежения.

– Великолепно! – воскликнул граф фон Мемпельгард. – Предметом всеобщего пренебрежения! Превосходно сказано.

– Но все это надо сделать тихо. Постепенно, без шума, не торопясь, без кимвалов и труб.

– Господин де Роншероль! – почтительно сказал старцу молодой герцог. Я прошу разрешения представить вашему вниманию господина де Жослэна, сьёра де Кеткана, бретонского дворянина, желающего уверить в своей преданности маститого анхиза нормандской знати.[26]

– Поистине я предан вам, сударь, телом и душой, – заявил Тюрлюпэн, сделав рукой такое движение, словно он готов немедленно не только подстричь бороду седому дворянину, но и завить ему волосы.

Но его почтительные слова заглушены были диким взрывом ярости графа де Кай и де Ругона.

– Осмотрительно! Тихо! Осторожно! – ревел он и ударял по столу кулаком так, что стаканы дребезжали. – Эти слова пригодны только для сотрясения воздуха и больше ни для чего. Кувшины на столе – и ничего в них не налито. Вертелы на огне – и ничего на них не нанизано! Если таков ваш план, сударь, то я ради этого плана даже маленького своего кортика не снял бы с гвоздя.

Он поднялся и стоял, перегнувшись вперед, упершись кулаками в стол, с лицом, багровым от вина и гнева.

– Я расскажу вам, сударь, чему научил меня жизненный опыт. С пятнадцатилетнего возраста у меня не проходило дня без похождений, и Бог нигде и никогда не ограждал меня от опасностей. Войну не выигрывают интригами и мелкими распрями. Войну, сударь мой, выигрывают, сидя задом в седле!

– Великолепно! – крикнул граф фон Мемпельгард. – Задом в седле! Клянусь рогатым чертом и душами нераскаянных грешников: так и только так выигрывают войну.

– Вот это божба, это я понимаю, – сказал Тюрлюпэн, придя в восхищение.

– Но не для того мы бодрствуем, чтобы обсуждать планы и спорить друг с другом, – продолжал немецкий дворянин. – Бодрствуем мы ради дружбы, веселья и хорошего вина. Веселее же, ребята, и пей, не зевай!

Он поднял свой стакан и выпил его залпом. Потом откинулся на спинку кресла и громовым басом, отбивая по столу такт кулаком, затянул песню о благочестивом нищем на Тулузском мосту, который разделил свою хлебную корку с рыбами Гаронны:

                     Пришлось мне через мост идти,
                     В город Тулузу шагая.
                     Калека-нищий стоял на пути,
                     Не розами благоухая.

– Эта песня, которую поет господин с серебряными пуговицами на рукавах, – сказал Тюрлюпэн герцогу де Лавану, – очень разумна по своему содержанию. Это правда, и я могу подтвердить, что эти плуты-нищие охотнее всего стоят на мостах или очень тесных улицах, потому что там никто не может их обойти.

Граф фон Мемпельгард продолжал петь:

                      Не розмарином несло от него,
                      Не пахло резедою,
                      Он подаянья ждал моего…

– Хо-хо! – воскликнул Тюрлюпэн. – Розмарином, резедою, еще чего захотели! Навозом от них несет, грязью, гнилыми репами из мусорных ям и заразой. Описать нельзя, какой бывает запах подчас у этих нищих. Я не понимаю, как их терпят на улицах.

– Видно, что вы только сегодня прибыли в Париж, – сказал герцог. – Вы не привыкли к виду этих несчастных. Но расскажите нам, господин де Жослэн, как провели вы сегодняшний день?

Испуганно поглядел Тюрлюпэн на герцога. К такому вопросу он был совершенно не подготовлен. О том, как проводит в Париже дневные часы дворянин, он никогда не задумывался. Но его выручили из затруднения припомнившиеся ему слова, с которыми днем раньше обратился к нему красильщик, господин Пижо, в виде насмешливого приветствия. Он воспользовался ими.