Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»

И бисера пред ними не мечи».

Глава 22 (Граф Нулин)

(текст)

Когда коляска ускакала,

Жена все мужу рассказала

И подвиг графа моего

Всему соседству описала.

Но кто же более всего

С Натальей Павловной смеялся?

Муж? – Как не так. Совсем не муж.

Он очень этим оскорблялся,

Он говорил, что граф дурак,

Молокосос; что если так,

То графа он визжать заставит,

Что псами он его затравит.

Смеялся Лидин, их сосед,

Помещик двадцати трех лет.

(комментарий)

У автора есть и формальное право продолжать повествование после отъезда графа: история Лукреции заканчивается трагической сценой. В примечаниях к тексту Плутарха в издании 1815 г. эта сцена выглядит так: «Тит Ливий пишет, что сия добродетельная женщина призвала мужа, отца, родственников и друзей, объявила им в кратких словах несчастие, ей приключившееся, просила об отомщении за свою честь и в ту же минуту поразила себя мечом. Между тем как горесть и отчаяние обладали мужем и другими, Люций Юний, иначе по его притворно глупому виду известный по имени Брута, вырвал из груди Лукреции окровавленный меч и клялся отомстить за учиненное бесчестие» ( Плутарх , 88–89).

Все основные элементы этой сцены в пушкинском тексте сохранены (за исключением самоубийства, конечно), хотя и несколько перегруппированы. Концовка поэмы разделена три части: публичное признание мужу, торжественное обещание отомстить и сочувствие положению хозяйки со стороны «друга семьи».

Признание Натальи Павловны произошло не просто в кругу семьи, но перед «всем соседством». Это последний и очень эффектный штрих в картине усадебной жизни того времени. Наталья Павловна, помня о слугах и возможных пересудах, не менее древней римлянки должна была опасаться за свою честь. Дворянство в деревне жило своим очень тесным кругом. Слухи в нем распространялись очень быстро, и диктат общественного мнения был ничуть не слабее, чем, скажем, при дворе. Бесцеремонность и свойская непринужденность деревенских соседей порой граничили с нахальством. «А вот еще деревенское удовольствие, – писал приятелю один из немногих заядлых урбанистов той эпохи, Ю.А. Нелединнский – любезные соседи! Пожалуют с 9 часов утра и на каждый день»! ( Оболенский , 241)

Казалось бы, явная гипербола. Но вот еще одно свидетельство – фрагмент письма А.А. Баратынского П.А. Вяземскому от 29 декабря 1809 года: «По приезде моем в деревню ежедневно собирался я вам напомнить о себе, любезный князь, но как-то не удавалось, и я оставался при благом намерении… Набег целой орды соседей отнял у меня на дело время» ( Баратынский , 59).

Практически все общение дворянина с равными себе, проходило «в гостях». Строго следя за очередностью визитов, высчитывая первенство по старшинству и положению, они то отправлялись в гости, то принимали гостей сами или как отмечал еще один живописатель нравов той эпохи, «в деревнях дворяне или помещики любят ездить в гости из одного села в другое, таща с собой в нескольких экипажах почти весь свой причт слуг и служанок» ( Бурьянов , 141).

При такой интенсивности общения трех-четырех десятков семей все разговоры велись о знакомых и их делах. Как писал К. Н. Батюшков в своей статье «Похвальное слово сну» (опубликованной в «Вестнике Европы» в 1810 и 1816 годах): «…в деревне нельзя быть без общества; соседи мои люди деятельные; с ними нужно говорить, ездить на охоту, заводить тяжбы, мирить, ссорить и проч. и проч.» ( Батюшков , 278).

Свежих новостей в провинции по понятным причинам всегда не хватало, и слухи о ночном приключении графа, передаваемые сначала дворней, а потом и господами, могли сделать жизнь Натальи Павловны невыносимой. Единственный выход – самой представить на суд соседей поступок графа и изложить его в выгодном для нее свете.