Псих

По похожим причинам мне трудно отвечать на вопрос, будет ли у всего этого писания конец и если да, то когда. Может, пока я пишу это предложение, мне надоест его писать. Я же не романист, в конце концов. Я знаю, что все истории нужно заканчивать, иначе это не истории – но я и не претендую на то, чтобы быть литератором. В отличие от них, я пишу о себе, даже несмотря на то, что многое придумываю. (Как сказать многое – ну, фактически все придумываю, кроме собственно себя.) И, к сожалению, я не только литератор, но еще и не экстрасенс, поэтому понятия не имею, чем и когда это может кончиться. Так что вам придется терпеть.

А раз уж вам так сильно нужен конец, представьте, что все написанное ранее – это первая часть чего-то. И потом представьте, что она кончилась. Это особенно забавно звучит, если учитывать то, что между концом первой части и начало второй прошло примерно минут тридцать. Тридцать лет, ей-богу, выглядели бы более литературно, но я еще не готова к себе в разгаре кризиса среднего возраста.

Если совсем коротко – увидимся через полчаса, господа.

Часть 3

Мы с соседом по парте пытались справиться с совершенно неподъемной контрольной за десять минут, а учительница и другие ученики постоянно вопили, что мы их задерживаем. Я рявкнула на учительницу и была изгнана в коридор. Коридор был похож на кабаре. В соседнем классе я видела всех моих школьных приятелей, которые готовились к празднику – я не понимала, почему я не там, и провозгласила, что я немедленно возвращаюсь сюда, что здесь мне и место. И когда я решила вернуться за своими вещами, я увидела, что все в этом новом классе, и этом коридоре, одеты в праздничную одежду, что девочки все накрашены красной помадой и одеты в черное кружево. То ли гангстерские похороны, то ли кабаре. И в какой-то момент в коридоре стало так много людей, что мне просто не захотелось никуда возвращаться, и я прошла мимо нужной двери, чувствуя себя чужой.

– Аааа, какой отвратительный сон, – говорю я и замечаю, что возле моей кровати сидит почти лысая Марселла. Нет, ну не совсем лысая, конечно, но ежик у нее довольно беспомощный. Так, я не хочу, чтобы все сейчас превратилось в сопливую мелодраму. Одна книга – один больной человек. Все остальные больные люди – вон отсюда.

– Тебе нравится? – спрашивает Марселла и делает вид, как будто вытряхивает из головы побелку.

– Ты всю ночь тут сидела и ждала, чтобы это спросить?

– Нет, просто уже десять утра, а ты спишь с девяти вечера. Вредно так много спать.

– Вредно притворяться тифозной больной, когда у тебя нет тифа, так можно и сглазить, – говорю я.

Такое чувство, что я на секунду проваливаюсь обратно в сон.

– Это ад, – говорю я.

– Кошмар приснился?

– Лучше бы кошмар. Я никогда в жизни не хочу иметь ничего общего со школой. И с университетом тоже. Бррр, такое впечатление, что все навечно стало плохо и никогда не станет хорошо. И что совершенно не имеет значения, что вчера был прекрасный день, потому что дальше все будет отвратительно, и я никогда не буду счастлива, и мне все время придется провести в рабстве у каких-то чертовых школьных учителей.

– Печально, – говорит Марселла.

Я какое-то время таращусь на предметы в комнате, чтобы не закрывать глаза и снова случайно не заснуть. Я вижу свою нераспакованную сумку у стены, вижу, что за окном, вдалеке, люди вереницей идут на пляж. Море слепит глаза.

– И что вокруг будет куча людей, неважно, хороших, или плохих, главное, что куча. И что они будут все время приставать ко мне с вопросами, и что я не смогу от них отвязаться даже по выходным, а выходной у меня будет всего один и каждый раз в другой день недели. И что мне будет за себя постоянно стыдно, и я буду ходить и мечтать о том, как бы мне на голову так замечательно кирпич упал.

– Прекращай, – говорит Марселла со слезой в голосе.

– Я не могу. Я действительно сейчас верю, что все так и будет.

– Поговори с Райдером.

УЫЫЫЫЫААААААААААААААА.

– О господи, что это?

– Это критик, – говорю я. – Он сейчас убеждает меня, что не существует никакого Райдера.

– Существует, – мрачно говорит Марселла, – иначе у меня бы не было этой идиотской п-п-п-прически.

– Проспорила? – радостно интересуюсь я. Видимо, Марселлу совсем захлестывает обида, потому что она безнадежно застревает на букве «п».

– Это странно, но тебе идет. Хотя будет лучше, когда немного отрастет, и ты станешь хоть чуть-чуть лохматой.