Психоаналитическая традиция и современность

Любовь лежит в основании культуры. Такова позиция Фрейда, явственно выраженная им в работе «Неудовлетворенность культурой» (1930), где он подчеркнул, что составляющая остов семьи любовь не отрекается от сексуального удовлетворения, сохраняет свою первоначальную форму и продолжает воздействовать на культуру, будучи заторможенной по цели и включающей проявление нежности.

Фрейд отдавал себе отчет в том, что, апеллируя к слову «любовь», исследователи, включая психоаналитиков, сталкиваются с неточностью употребления этого термина. Такая неточность имеет, как он считал, генетическое основание, поскольку под любовью чаще всего понимаются отношения между мужчиной и женщиной, устанавливающиеся для удовлетворения их сексуальных потребностей. В то же время любовь включает в себя также добрые чувства между родителями и детьми, братьями и сестрами, что предполагает проявление заторможенной по цели любви, именуемой нежностью. Когда-то на заре становления человечества заторможенная по цели любовь была вполне чувственной и таковой осталась в бессознательном и в наше время. Другое дело, что по мере развития любовь утратила однозначное отношение к культуре, в результате чего она вступила в противоречие с интересами культуры, с одной стороны, а культура стала угрожать любви различными ограничениями, с другой стороны.

Первые ограничения сексуальной жизни начались с фазы тотемизма, принесшей, по мнению Фрейда, запрет на кровосмешение, оказавшийся глубокой раной для любовной жизни человека. С установлением тотемистической экзогамии был вбит клин между нежными и чувственными стремлениями мужчины, что сказывается и сегодня на его любовной жизни. Посредством табу и закона были введены дальнейшие ограничения, касающиеся как мужчин, так и женщин. Культура поставила под запрет также проявление детской сексуальности и тех форм выражения реализации сексуальности взрослых, которые не ограничивались только и исключительно продолжением человеческого рода. Другое дело, что культура заходит в этом слишком далеко и ее требования одинаковой для всех сексуальной жизни не учитывают различий во врожденной или приобретенной конституции людей, отнимают у них значительную часть сексуального наслаждения, не способствуют проявлению их индивидуальности.

Разумеется, благоприятная конституция позволяет некоторым людям находить счастье в любви. Фрейд считает, что такое вполне возможно. Только необходимо учитывать те психические изменения самой функции любви, которые имеют место в подобных случаях. Речь идет о том, что главная цель у таких людей может смещаться на собственную любовь. От потери любимого объекта они могут защищаться тем, что их любовь направляется не на отдельный объект, а в равной степени на всех людей. Избегая изменчивости половой любви и разочарований в ней, эти люди исповедуют всеобщую любовь, чаще всего граничащую с религиозным восприятием мира и идеальным культурным требованием, предъявляемым прежде всего христианством и отраженным в заповеди «Возлюби ближнего своего, как самого себя».

Фрейд исходил из того, что любовь человека является для него самого безусловной ценностью, и он не может безответственно разбрасываться ею. Любовь налагает на человека определенные обязательства, для выполнения которых ему приходится идти даже на жертвы. И если он любит другого человека, то тот должен хоть как-то заслужить эту любовь. Это предполагает, что заслуживающий любовь другой человек в чем-то важном похож на любящего, то есть в нем любят самого себя, или он совершеннее, и тогда в нем любят идеал собственной личности. Но если он чужд человеку, не привлекает его никакими собственными достоинствами, не вызывает никаких позитивных чувств, то любить его трудно. Кроме того, если рассматривать любовь как предпочтение, то отождествление любви к чужаку с любовью к близким людям может расцениваться последними в качестве несправедливости.

Отсюда напрашивается вопрос: если предписание «Возлюби ближнего своего, как самого себя» психологически не действенно и практически не выполнимо, то какой смысл настаивать на его соблюдении? Тем более, что другой человек подчас не только не вызывает никакого уважения, но и готов оскорбить, оклеветать и даже причинить вред. Другое дело, замечал Фрейд, если бы соответствующая заповедь звучала следующим образом: «Возлюби ближнего своего так, как он любит тебя». А если учесть, что человек отнюдь не мягкое и любящее существо, как это подчас принято считать, и что его влечения содержат значительную долю агрессивности, то следует признать ту истину, согласно которой ближний является для него не только возможным помощником или объектом бескорыстной любви, но и средством удовлетворения агрессивности и похоти.