Психоанализ культуры

Давно минувшие времена обладают огромной, зачастую загадочной, притягательностью для фантазии людей. Недовольные своим настоящим, а это случается довольно часто, они обращаются к прошлому и уж на этот раз надеются, что сумеют осуществить никогда не угасающую мечту о Золотом веке[94]. Вероятно, он все еще находится под очарованием своего детства, которое в их далеко не беспристрастной памяти отображается как время безмятежного блаженства. Когда от прошлого остаются только неполные и расплывчатые воспоминания, которые мы называем преданием или традицией, оно становится особенно привлекательным для художника, так как в этом случае ему предоставлена свобода заполнять пробелы памяти сообразно прихотям собственного воображения и создавать картину времени, которую он собрался воспроизвести соответственно своим целям. Можно даже утверждать, что чем неопределеннее становится предание, тем больше оно подходит художнику. А стало быть, нам не следует удивляться важности предания для поэзии, к тому же аналогия с предпосылками эпоса склоняет нас к принятию довольно странной гипотезы, предполагающей, будто у евреев предание о Моисее стало тем, что преобразовало культ Яхве в духе старой Моисеевой религии. Но два этих случая в остальном весьма различны. Результатом первого становится поэзия, результатом второго – религия, и тут мы предполагали, что она была под действием предания воспроизведена с точностью, которую, конечно же, вряд ли увидишь на примере эпоса. Таким образом, в нашей памяти осталось еще немало того, что оправдывает поиск подходящей аналогии.

В. Аналогия

Единственная удовлетворительная аналогия специфического процесса, обнаруженного нами в религиозной истории евреев, была найдена в далекой, казалось бы, от нее области, но оказалась весьма подходящей, чуть ли не тождественной. В этой аналогии нам снова встречается феномен латентности, появляются непонятные, требующие разъяснения проявления и предпосылки ранее забытого переживания. А кроме того – свойство навязчивости, овладевающее психикой вместе с упрочением логического мышления, свойство, которое не принимается в расчет при возникновении эпоса.

Эта аналогия встречается в психопатологии при возникновении невроза, а значит, в области, принадлежащей к индивидуальной психологии, тогда как религиозные явления следует, конечно же, причислять к психологии масс. Далее обнаруживается, что эта аналогия не так уж специфична, как казалось поначалу; более того, она соответствует скорее некоей исходной предпосылке.

Ранее пережитые, а позднее забытые впечатления, которым мы придаем весьма важное значение в этиологии неврозов, мы называем травмами. Видимо, пока остается нерешенным вопрос, правомерно ли видеть причину неврозов вообще в воздействии травмы. Вопреки этому напрашивается возражение, что не всегда в предыстории невротичного индивида удается отыскать очевидную травму. Зачастую приходится скромно констатировать, что перед нами нет ничего, кроме необычной, аномальной реакции на события и требования, с которыми сталкиваются все индивиды и ими перерабатываются или изживаются иным, называемым нормальным способом. А в тех случаях, где для объяснения не располагают ничем, кроме наследственных или конституционных предрасположенностей, люди, понятное дело, пытаются заверить, что невроз не был приобретен, а развился из них.