Психоанализ культуры

С другой стороны, мы признаем смерть в отношении чужаков и врагов, считаем ее для них желательной и не вызывающей наших сомнений, как и у древнейшего человека. Правда, в данном случае обнаруживается различие, которое фактически будет признано решающим. Наше бессознательное не совершает убийства, оно просто думает о нем и желает его. Однако было бы неправильно уж совсем недооценивать эту психическую реальность по сравнению с фактической. Она весьма важна и чревата последствиями. В наших бессознательных побуждениях мы ежедневно и ежечасно устраняем все, что стоит на нашем пути, что нас обидело или нанесло нам ущерб. Выражение «Черт бы его побрал!», которое при полушутливом негодовании довольно часто срывается с наших уст и которое, по сути, хотело бы сказать: «Смерть бы его забрала!», представляет собой в нашем бессознании серьезное и сильное пожелание смерти. Более того, наше бессознательное убивает даже за пустяки: подобно старому афинскому законодательству Дракона оно не знает за преступление иного, нежели смерть, наказания. И в этом видна определенная последовательность, ибо всякий урон нашему всемогущему и самовлюбленному Я является по сути своей crime laecae majestatis [преступлением, заключающимся в оскорблении его величества – лат.].

Если судить по нашим неосознанным побуждениям, мы, таким образом, являемся, подобно древнейшим людям, сборищем убийц. Хорошо еще, что все эти желания не обладают силой, приписываемой им нашими древними предками, иначе в переплетающихся языках пламени взаимных поношений давно пришел бы конец человечеству, включая его лучших и мудрейших мужей, а также самых красивых и притягательных женщин.

После подобного рода соображений психоанализ чаще всего не вызывает доверия у дилетантов. Его отвергают как клевету, которую вопреки заверениям сознания не берут в голову и умело обходят мелкие признаки, по каким сознание обычно судит о содержании бессознательного. По этой причине уместно сослаться на то, что многие мыслители, на которых психоанализ не сумел оказать влияния, довольно определенно высказывались против готовности наших потаенных мыслей, пренебрегая запретом, убивать, устранять все, стоящее у нас на пути. В доказательство же этого я привел бы всего один ставший знаменитым пример вместо множества других.

В «Pére Goriot» [ «Отец Горио» – фр.] Бальзак обыгрывает одно место из Ж.-Ж. Руссо, в котором автор спрашивает читателя, как бы он поступил, если бы имел возможность, не покидая Парижа и, естественно, не опасаясь разоблачения, умертвить простым усилием воли какого-нибудь старого мандарина в Пекине, чья кончина доставила бы ему огромную выгоду. Руссо дает понять, что не поручился бы за жизнь этого вельможи. Слова tuer son mandarin [убить мандарина – фр.] стали со временем поговоркой, обозначающей эту тайную готовность даже современного человека.

Существует также немалое количество циничных острот и анекдотов, свидетельствующих примерно о том же самом, как, скажем, одно приписываемое супругу высказывание: «Если один из нас двоих умрет, я переселюсь в Париж». Такие циничные остроты были бы невозможны, не сообщай они отрицаемую истину, в которой не смеют признаться, даже высказывая ее серьезно и ничем не маскируя. В шутку, как известно, можно сказать даже правду.

В общем, как для первобытного человека, так и для нашего бессознательного свойственна ситуация, когда сталкиваются две противостоящие установки по отношению к смерти, – одна, признающая ее уничтожением живого, и другая, отрицающая ее реальность. И это та же самая, что и произошедшая в древнейшие времена драма: смерть или угроза смерти дорогого нам человека, одного из родителей или супругов, брата или сестры, ребенка или близкого друга. Эти любимые люди, с одной стороны, представляют собой наше внутреннее достояние, составную часть нашего Я, а с другой стороны, отчасти чужды или даже враждебны нам. К нашим наиболее нежным и тесным отношениям, за очень редким исключением, добавляется частичка враждебности, способная активизировать бессознательное желание смерти. Однако из этого конфликта амбивалентности возникают не знания психики или этики, как некогда, а невроз, позволяющий нам заглянуть в глубины нормальной психики. Например, использующие в ходе лечения психоанализ врачи часто сталкивались с проявлением у пациентов признаков чрезмерно нежной заботы о благополучии родственников или с совершенно неоправданными упреками в свой адрес после смерти дорогого человека. Внимательное изучение этих случаев не оставило у них сомнений относительно распространенности и важности бессознательного пожелания смерти.