Психоделика любви: Начало (СИ)

Пока во время лечения один из пациентов не вырвался из слишком слабо закрепленных ремней на стуле во время электрошоковой терапии. Как в медленном фильме наблюдал Узумаки выхваченный не то шприц, не то скальпель, воткнутый в плечо его единственного оставшегося лучшего друга. Которого лишили и его в этом страшном мире, похожем на дешевую трагикомедию в кино после 22:00, в пустом зале, где Нагато сидел на предпоследнем ряду — прочь от ответственности первого ряда, но еще не в конце, вне него. Разлившаяся кровь под ногами напоминала полупрозрачное алое море, по которому брел Узумаки в свете операционных ламп вместо освещающей ночь луны.

Как одинокий моряк в сизом тумане, не видящий ничего кроме собственных неслушающихся рук.

И тогда закричала истинная боль, вырвавшаяся из разодранной груди. Родилась боль, выплеснувшаяся через края уже давно заполненного бокала. В диком неистовом отчаянии свершил первое лечение Нагато Узумаки, схватив пациента, приковав его к столу так сильно, что кожа побелела вокруг кистей. И вылечил его посмертно, выжав все вольты энергии, насколько была способна аппаратура.

Не было больше в его жизни ни Конан, ни Яхико. Умер и Нагато Узумаки, родив на его месте безграничную, отчаянную и истинную боль.

В дыме жаренной заживо плоти, в маленькой лужице крови под ногами, в свете мигающих ламп родился Пейн, поклявшийся, что каждый услышит его крик, каждый почувствует его боль, каждый узнает о его горе.

Он создал мир. Он создал систему. Он создал Красную Луну.

====== Глава 12, в которой произошел взрыв. ======

Конан резко поднялась, будто спугнутая сильным ветром. Итачи наблюдал, как призрак проходит сквозь стену. Не успели следы крыльев остыть, как она вернулась — напуганная, растерянная, упав на кровать рядом.

— Итачи, это плохо! Орочимару идет сюда!

— Вот как… — Но Итачи воспринял эту новость слишком спокойно для человека уже знающего последствия. — Все в порядке, Конан. Ты говорила, что не можешь уйти из-за меня и Пейна. Но все в порядке, я выберусь. И с Орочимару разберусь. А ты лети. Лети и не бойся, не плачь больше за нас, с нами все будет в порядке. Скоро все закончится.

— Но…!

— Конан, уходи, немедленно! — закричал Итачи из последних сил, и хрипло закашлял — в горле запершило от долгого отсутствия питья.

Ушла ли Конан навсегда или притаилась в трениях, молясь за души Красной Луны, Итачи не знал, но она исчезла в свете открывшейся двери, на пороге которой предстал Орочимару.

Руки чистые, без капли крови, пущенной не так давно. Улыбка благочестивого врача, страдающего за души своих больных, так, словно не в его кармане покоится скальпель, перерезавший горло одного пациента, решившего сыграть роль врача.

И инъекция бог знает чего.

— Итачи, Кисаме сегодня занят.

Ключ, заперший дверь, правый карман. Кривая нервная улыбка и слегка дрожащие, будто в спешке, руки.

— Поэтому твое ночное лечение проведу я. Ты ведь, конечно же, не против?

Орочимару не нуждался в ответе. Итачи молчал, ненавистным прямым взглядом смотря, как заправляется щприц, как блеснувшая капля выступает на его острие, что скоро войдет в его плоть.

— Тебе нужно сделать укол.

Орочимару остановился, озадаченный с какой стороны лучше подойти, а точнее расстегнуть. Укол делался внутримышечно. Внутривенно он не смог бы его сделать из-за расположения рук, слишком близко закреплённых к туловищу. Отцепить ноги или руки? Он не знал, вкалывали ли уже что-то Учихе, но он за все время даже не пошевелился, устало моргая.

Пульс замедленный, а мышцы расслаблены. После проверки Орочимару убедился в том, что Итачи уже успели накачать одной из доз. Он отцепил ремни на запястьях и, перевернув Учиху на живот, схватился за резинку штанов. В паху предвкушающе приятно заныло. Он облизнул губы, резко сдернул брюки вниз, но был оглушен ударом затылка по лицу. Орочимару потерял равновесие. Перевернувшийся Итачи освободился от ремней и вскочил, попытавшись ринуться на выход. Орочимару схватил его за ногу, повалил на пол и забрался сверху, пытаясь придавить собственным весом. Извивающийся как змея Итачи смог оказать сопротивление вновь — врезал локтем под дых. Юркнул в карман как опытный воришка, но, попав не туда, нащупал скальпель, что оставил маленький след царапины. И, резко выдернув руку из кармана, исполосовал запястье главврача, когда тот пытался схватить Учиху за волосы. Кровь брызнула на обоих. Итачи целился в шею, но Орочимару не пропустил второй удар: выбил скальпель, подмяв Учиху под себя, оседлав его бедра, и схватился за шею в попытке задушить, другой рукой вновь пытаясь содрать больничные штаны. Не оставшийся в долгу Учиха сковал и его шею в удушающем захвате, отчего главврач, отвлекшись от грязного дела, попытался отцепить пальцы строптивого пациента. Оба душили друг друга, перекрывая кислород, но не смея отступить. Это была проверка не столько на крепкость, а сколько на упрямость, нежелание умирать.