Психологическое консультирование. Учебное пособие

В случае осложненного горя, когда горюющему сложно отпустить от себя ушедшего, он может оставить себе не нужные с функциональной точки зрения вещи или превратить их в культ. Так, например, одежда ушедшего начинает носиться членами семьи. Это может быть и совершенно нормальной реакцией, если эти вещи подходят родственнику. А если нет? Например, свитер умершего дедушки носит его внучка, он ей велик и вообще старомоден, но она неизменно надевает его на работу, более того, носит только его. Или сын носит обувь отца, которая совершенно не подходит ему по размеру. И дело не в том, что у него нет своей удобной обуви, просто, надевая обувь отца, он пытается сохранить связь с ушедшим.

В некоторых семьях личные вещи не просто оставляются (военная форма, костюмы ушедшего регулярно вынимаются, чистятся и вешаются обратно), но часть квартиры превращается в то, что называется дом-музей (или в дом – склад вещей, которые жалко выбросить).

– Это папин рабочий стол. Здесь ничего нельзя трогать. И все вещи на нем разложены так, как он любил.

Подобные действия близкие также нередко оправдывают своей верностью и преданностью ушедшему.

Смена образа жизни в сторону неадаптивных моделей поведения. Как мы помним, характеристикой острого горя на стадии переживания является утрата прежних естественных моделей поведения. Столь сильные волнения не могут не оказать влияние на весь образ жизни человека. В процессе интеграции потери, возвращаясь к своей жизни с уже новыми смыслами, человек меняется вновь. Вот только как? Это могут быть не очень заметные – внешние и внутренние – перемены. А могут – разительно отличающие горюющего от своего прежнего стиля жизни и привычек.

Напомним, что кризисы есть неизменный этап развития любой системы. Поэтому это нормально, когда горюющий, проживая свою потерю, переосмысливая жизнь, меняя или уточняя систему своих ценностей, изменяется внутренне. Он может стать более сильным, мудрым и глубоким. Однако в некоторых случаях смена образа жизни отклоняется в сторону неадаптивных моделей. И если психолог в процессе беседы слышит о присутствии у клиента периодов: «раньше – теперь» и сильных переменах в его образе жизни – это повод обратить внимание с точки зрения возможной травмы или потери.

– Я был раньше другим человеком. Душой компании. Ездили за город, пели песни под гитару. В доме постоянно было много людей. Друзья были хорошие и верные. Да только понял: все это суета мирская. Не это в жизни главное. Да и зачем все время смеяться… Можно как-то быть и построже… Я теперь все про смысл жизни думаю, мне и смеяться-то некогда…

Или:

– Раньше я была нелюдима, этакая серая мышка. Все книжки читала… Сейчас поняла: да всего не прочтешь! Однова живем!

Надо получать от жизни все. Да и все эти разговоры про то, что надо хранить себя для того единственного, – ханжество и лицемерие одно. Убеждена: чем больше опыта, тем лучше.

Столь интересная сама по себе философия жизни в обоих случаях вызывает вопрос: что такого произошло, что появились новые смыслы?

К неадаптивным формам поведения также относят употребление алкоголя и седативных средств в больших количествах. На стадии переживания это мог быть один из способов справиться с болью утраты (также, несомненно, недостаточно адаптивный), который проследовал с клиентом в его новую жизнь. Несомненно, этот признак сам по себе далеко не всегда свидетельствует об осложненном горе. Тем не менее на него также стоит обратить внимание.

При разводах часто возникает фиксация на чувстве мести. Если психолог в разговоре слышит: «я ему этого никогда не прощу!», со 100 % уверенностью можно сказать, что это осложненное горе. Вина и обвинение других, до той или иной степени понятные для стадии переживания, по какой-то причине не интегрировались. А это значит, что принятия утраты события или человека (ушедшего из жизни или из отношений) не произошло.