Психологическое время личности

Респонденты	Временные ориентации	на прошлое	на настоящее	на будущее
Вся выборка	—0,25	+0,33 **	—0,09
Мужчины	+0,20	+0,34 *	—0,38 *
Женщины	—0,40 *	+0,39 *	—0,04

* — p< 0,10; ** — p< 0,5.

При одинаковом влиянии ориентаций на настоящее у мужчин и у женщин наметились любопытные различия во влиянии ориентаций на прошлое и будущее. У мужчин процент «объяснимых инверсий» имеет слабую тенденцию к снижению по мере усиления ориентаций на будущее (r = —0,38), а у женщин — с усилением ориентаций на прошлое (r = —0,40). Следовательно, в нашей выборке мужчины склонны были к большей актуализации психологического будущего, а женщины — прошлого.

Проведенный теоретический анализ и полученные факты позволили внести существенные дополнения в первоначальную формулировку гипотезы удаленности. Теперь она выглядит так: по мере увеличения степени реализованности (потенциальности) элементарного события относительно личного временного центра оно должно оцениваться все более и более удаленным в психологическое прошлое (будущее).

При такой формулировке становится понятным, почему исходная гипотеза не была подтверждена во всех случаях. Мы здесь не контролировали локализацию временного центра, а исходили из априорного допущения, что он всегда совпадает с моментом хронологического настоящего.

Достаточно ли указанных дополнений для объяснения различий в степени подтверждаемости исходной гипотезы у мужчин и у женщин? Напомним, что большинство мужских инверсий можно было бы объяснить и без введения понятия «личный временной центр», у женщин же объяснимых инверсий было значимо меньше. Думается, это обусловлено тем, что смещения временного центра в хронологическое прошлое или будущее приводят κ оценкам удаленности, в различной степени отличающихся от оценок, которые имели бы место при совпадении центра с хронологическим настоящим. Децентрации в прошлое, видимо, сильнее деформируют первоначальные оценки удаленности, чем децентрации в будущее. Это связано уже с тем, что реализованных связей было больше, чем потенциальных (соответственно 34 и 25 %, различия значимы при р<0,01). Следовательно, неконтролируемые актуализации психологического прошлого могли встречаться чаще, чем актуализации психологического будущего. Это и привело к большему числу инверсий в оценках прошедших событий, чем предстоящих (соответственно 170 и 87 инверсий), а также к большему числу необъяснимых инверсий (соответственно 90 и 42). Если же учесть большую выраженность у женщин, в сравнении с мужчинами, децентрации в прошлое, то вероятность возникновения «необъяснимых инверсий» у женщин становится еще выше, что и было обнаружено в действительности (84 необъяснимые инверсии у женщин, 41 — у мужчин).

Наше предположение о большей «чувствительности» отношений удаленности к актуализациям прошлого, чем будущего, созвучно мысли H. H. Брагиной и Т. А. Доброхотовой об асимметрии «индивидуального времени» в зрелом возрасте. Согласно их наблюдениям, эта асимметрия проявляется в таких оппозициях при переживаниях прошлого и будущего, как: известность — неизвестность, определенность — неопределенность, дискретность — непрерывность, обратная — прямая связь с настоящим. Для нас существенна последняя характеристика: чем более актуально в сознании настоящее, тем более подавлено прошлое и тем более очерчено будущее [Брагина, Доброхотова, 1981, 172]. Если это так, то ориентация на будущее, скорее, сходна с ориентацией на настоящее, а ориентация на прошлое отлична от нее. В результате этого смещения в прошлое существенно искажают «видение» жизненных событий и чреваты более выраженными деформациями временных отношений.

Таблица 11. Инверсии удаленности, показатели реализованности и потенциальности событий у Людмилы