Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

С большой клинической достоверностью и в высокой художественной форме Ф. М. Достоевский в «кошмаре Ивана» описал синдром раздвоения личности, включающий механизм психического автоматизма, где больной воспринимает свои мысли, переживания, как насильственные, навязанные извне. А. А. Ухтомский со времен юности считал, что проблема «двойника», как одна из центральных, была впервые поставлена Ф. М. Достоевским. С физиологических позиций раздвоение он рассматривал, как две одновременно существующие доминанты в расщепленном сознании больного, отражающие мысли о добре и зле. Доминантные структуры борются между собой, выбирая на подсознательном уровне из духовного мира аргументы «рго» и «сопГга».

Приведем более яркие отрывки из беседы Ивана Карамазова с чертом: «... Послушай, — начал он Ивану Федоровичу, — ты извини, я только чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не узнав, верно забыл…

— Ах да! — вырвалось вдруг у Ивана, и лицо его омрачилось заботой, — да я забыл... Что ты выскочил, так я тебе и поверю, что это ты подсказал, а не я сам вспомнил!»

Уже в этом фрагменте диалога проступают как неразрешенные противоречия личной свободы, так и болезненно переживаемое воздействие, делающее Ивана как бы «рабом». И в дальнейшем обмене репликами проступают вечные вопросы веры и попытка оценить появление черта с позиции психического здоровья: «А не верь, — ласково улыбнулся джентльмен. — Что за вера насилием? Притом же, в вере никакие доказательства не помогают, особенно материальные...

— Оставь меня, ты стучишь в моем мозгу как неотвязный кошмар, — болезненно простонал Иван, в бессилии перед своим видением, — мне скучно с тобой, невыносимо и мучительно!..

— Воистину ты злишься на меня за то, что я не явился тебе как-нибудь в красном сиянии, «гремя и сверкая с опаленными крыльями», а предстал в таком виде. Ты оскорблен... как дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый черт?

— Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду, — как-то яростно воскликнул Иван. — Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак. Я только не знаю, чем тебя истребить. Ты моя галлюцинация. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны... моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых... ты — я, сам я, только с другой рожей. Ты мне говоришь то, что я уже мыслю... и ничего не в силах сказать мне нового».

Казалось бы, на психотическом уровне переживаний у Ивана нет никаких сомнений, так как болезненность появления черта с психиатрических позиций грамотно доказывается им самим. Г. Гессе, рассматривающий черта как подсознание Ивана, как всплеск забытого содержимого его души приближается к этому пониманию. Но тут же в качестве контрдовода он пишет, что Иван, несмотря на свои знания и уверенность, все же «беседует с чертом, верит в него — ибо что внутри, то и снаружи! — и все же сердится на черта, набрасывается на него, швыряет даже в него стакан — того, о ком он знает, что тот живет внутри него самого» (95, с. 64).

В своем исследовании Г. Л. Боград выяснила, что прототипом Ивана был богохульник А. М. Пушкин (родственник Александра Сергеевича) — офицер и профессор математики, который не прочь был выпить. Когда же А. М. Пушкин заболел и заперся в кабинете, то его дворня несколько ночей явственно слышала доносившиеся из комнаты барина два спорящих голоса. Лакей, ворвавшийся в кабинет, увидел «своего патрона среди комнаты, размахивающего руками и поистине страшного в испуге. Алексей Михайлович, устремив глаза на какой-то невидимый лакею предмет и ругаясь с каким-то таинственным гостем, замечает незваного камердинера и кричит что есть мочи: «Пошел, пошел прочь! Не мешай нам, мы тебя не спрашиваем, убирайся покуда цел, пошел!»

Рассказ самого А. М. Пушкина о видении в письме Булгакова был изложен так: «Видел, что идет по лестнице... встречает черта. Этот берет его к себе на плечи и тащит в подземелье. Попадается Пушкину духовник его жены. Батюшка, освободи меня от черта. Но поп вместо ответа говорит черту: неси куда велено».

Интерес этих описаний для наших рассуждений обусловлен как их клинической яркостью, так и аналогиями с «кошмаром Ивана». С одной стороны, картина психического расстройства достаточно четко укладывается в развернутый алкогольный психоз («белая горячка): и зрительные устойчивые галлюцинации, и тесно связанное с присутствием черта поведение, и страх и т.д. (имеющиеся в рукописи упоминания об «очищенной» водке наводят на мысль о хроническом пьянстве Ивана).